Макиавелли: Конечно. Но раз они не могут доказать своей веры, ты не назовешь это «знанием», но лишь «верой» или «верным мнением». И это очень важное различие для тебя, Сократ.
Сократ: И я не забываю об этом. Но самое важное различие здесь – не между знанием и верным мнением, но между верным мнением и ошибочным мнением, истинным мнением и ложным мнением.
Макиавелли: Почему это здесь самое важное?
Сократ: Потому что мы исследуем твою книгу и пытаемся понять твое учение, особенно основной закон твоей антропологии, твоей философии человека, помнишь? И наша добыча скорее прячется в кустах твоих предположений, чем бежит по солнечным полям ясных утверждений. И я пытаюсь выманить ее своими вопросами.
Макиавелли: Так задавай же вопрос, Сократ.
Сократ: Пожалуйста. Скажи мне, в таком случае, каково же учение Церкви по этому вопросу – какая власть поддерживает ее? Церковь всегда была заметной общественной организацией, не правда ли? И когда она владела политической властью, землями, государствами, как в твои дни, и в свои первые годы мученичества, когда она была вне закона и преследовалась римскими императорами, она всегда была публичной и заметной силой, управляемой епископами, которые заявляли, что ведут преемство от апостолов Иисуса Христа. Так?
Макиавелли: Это исторический факт. Да.
Сократ: Так скажи же мне, каков ответ Церкви на вопрос о власти, поддерживающей ее публичный авторитет, ее видимую власть, вне зависимости от того, велика она или мала. Не утверждает ли она, что поддерживается Божественной благодатью? Или она поддерживается иной силой – невежеством, страхом и силой оружия?
Макиавелли: Церковь и утверждает, что это Божественная благодать. И массы народа верят в это – они сами, конечно же, не могли бы до этого додуматься.
Сократ: А ты утверждаешь, что Церковь лжет, когда заявляет, что ее власть основана на Божественной благодати?
Макиавелли: Нет, нет, я не еретик. Я просто сказал, что я не знаю.
Сократ: Ты сказал, что никто не знает.
Макиавелли: Да. Так я и сказал.
Сократ: Но Церковь заявляет, что она знает. И все эти христиане заявляют, что они знают, хотя они обычно не заявляют, что могут это доказать.
Макиавелли: Да, именно так.
Сократ: То есть ты с ними не согласен. Ты говоришь, что этого никто не знает, следовательно, и они не знают, и Церковь этого не знает, хотя заявляет, что знает.
Макиавелли: Ты уже логически доказал это. Каков же твой следующий вопрос?
Сократ: Каково определение еретика?
Макиавелли: Так ты Инквизитор под прикрытием! Я знал это. Как же умны эти обманщики. И я тоже купился. Да, Сократ!
Сократ: Уверяю тебя, я не Инквизитор. И не обманщик.
Макиавелли: Думаешь, я просто поверю твоему слову? А если бы я сказал тебе, что у меня нет кинжала в рукаве, ты бы поверил мне на слово? Насколько же наивным ты меня представляешь?
Сократ: Я думаю, что ты настолько наивен, что думаешь, что то, чего ты не видишь, и вовсе не существует. Невидимая сила Божественной благодати и незаметная сила Дэ или нравственной власти у таких людей как Моисей, Иисус, буддийский монах или даже в меньшей степени Савонарола – ты не видишь ее, а потому думаешь, что ее не существует. Ты как ребенок, играющий в прятки, или как страус, прячущий голову в песок, практикуя философию «Если я этого не вижу, то его там и нет». Разве это не потрясающе наивно? Как может действительно практичный совет исходить от того, кто столь наивен?
7. Знание добра и зла
Макиавелли: Сократ, или кто бы ты ни был, ты поражаешь меня! Ты заявляешь, что я наивен, потому что утверждаю, что люди плохие, и ты заявляешь, что сам не наивен, потому что утверждаешь, что люди добрые! Вот что значит поставить здравый смысл с ног на голову!
Сократ: Я не говорю, что люди только хорошие, но ты говоришь, что они только плохие. Я принимаю зло во внимание, но ты не принимаешь во внимание добро. Вот почему я утверждаю, что ты наивен и склонен упрощать, а потому и неверно понимаешь всю сложность фактической картины. Ты заявляешь, что ты смелый первооткрыватель нового мира правды, но есть ли в твоих писаниях хоть одно открытие о человеческой природе, с которым я или другие мыслители древности уже не были бы хорошо знакомы? Ты заявляешь, что расширяешь наши горизонты, но на деле ты сужаешь их.