Сократ: Я ничего не навязываю, я только выявляю. Это задача философа – искать, выявлять и проверять предположения.
Макиавелли: Но я политический ученый!
Сократ: И что?
Макиавелли: Ученые ничего не предполагают. Предполагают философы.
Сократ: Это не так. На самом деле все как раз наоборот – именно философы задают вопросы ученым о их предположениях и допущениях, а не наоборот.
Макиавелли: То, что ты нашел одно метафизическое допущение, еще не доказывает твоего основного закона. Вероятно, каждый вынужден сделать одно метафизическое допущение. Можем мы перейти от одного ко многому – от исключения к правилу? Моя книга полна практической политики, а не метафизики.
Сократ: О! Но она полна метафизики! Вот, например, еще одно метафизическое допущение, которое ты делаешь. В том отрывке, где ты критикуешь традиционную ценность щедрости, ту ценность, которая одинаково почитается и язычниками и христианами, например, и Аристотелем в его «Никомаховой этике» и Евангелиями. Ты пишешь в 16 главе:
«Ничто другое не истощает себя так, как щедрость: выказывая ее, одновременно теряешь самую возможность ее выказывать и либо впадаешь в бедность, возбуждающую презрение, либо, желая избежать бедности, разоряешь других, чем навлекаешь на себя ненависть».
Макиавелли: Но здесь нет предположений и, определенно, здесь нет никакой метафизики. Это простое наблюдение о том, что если у меня есть тысяча золотых, и из щедрости я буду раздавать их, чтобы сделать других богаче, то вскоре я потеряю возможность быть щедрым, так как я раздам все свое золото. То же самое можно сказать и о власти, армии, землях, и даже о чести и славе. Если делить что-то, то оно уменьшается, по крайней мере, если это касается собственности и контроля. Вывод очевиден: чем более ты щедр, тем меньше у тебя возможностей для проявления щедрости.
Сократ: Это справедливо в отношении материальных благ. Они уменьшаются при делении. Но уменьшаются ли при делении мудрость, любовь, доверие, симпатия, красота, знание? Становится ли учитель невежественным, если он делится знаниями со своими учениками?
Макиавелли: Нет…
Сократ: То есть ты опять предполагаешь, что только материальные вещи реальны, хороши и важны. И это метафизическое допущение материализма.
Макиавелли: Но это не моя метафизика. Это лишь мой научный метод. Наука не может познавать невидимое.
Сократ: Тогда это твоя эпистемология, твой ответ на вопрос «Как мы можем познать реальность?»
Макиавелли: Хорошо. Пусть это будет моей эпистемологией. Что угодно, только не метафизика!
Сократ: Хорошо. Давай ее и рассмотрим.
13. Эпистемология Макиавелли
Сократ: В 15-й главе «Государя» ты противопоставляешь «правду, не воображаемую, а действительную» воображаемым государствам. То есть государство, изображенное Платоном, ты и считаешь воображаемым?
Макиавелли: Да. Именно его я и имел в виду.
Сократ: Давай рассмотрим подробнее, что же ты имел в виду. Как ты думаешь, можем ли мы представить себе дерево?
Макиавелли: Конечно.
Сократ: Потому, что мы уже видели его ранее, или потому, что мы можем видеть дерево, находящееся внутри нашего разума?
Макиавелли: Что ты имеешь в виду?
Сократ: Если мы никогда не видели дерева, то сможем ли его представить?
Макиавелли: Нет.
Сократ: Тогда мы можем представить только то, что уже видели.
Макиавелли: Да. Ощущения дают нам познать то, что вовне нас.
Сократ: Можешь ли ты представить себе золотое дерево, дерево из золота?
Макиавелли: Да.
Сократ: Это потому, что ты раньше видел и дерево и золото, а потом соединил их в своем воображении?
Макиавелли: Да.
Сократ: То есть в данном случае мы можем выделить три процесса: восприятие, представление в уме того, что мы восприняли, и воображение чего-то, что мы никогда не видели, при котором мы соединяем части того, что уже видели в нечто новое.
Макиавелли: Да. Это понятно. Зачем мы занимаемся этим абстрактным философствованием, этой теорией познания? Она настолько же абстрактна, насколько и метафизика. Почему просто не рассмотреть книгу, которую я написал?
Сократ: Потому что в твоей книге есть эпистемологические допущения, так же как и метафизические допущения.