Сократ: Нет. У меня нет ни сожалений, ни необходимости в тебе. Это ты нуждаешься во мне.
Макиавелли: Думаю, мы доказали на жизненном примере, что ты нуждаешься в том, чтобы я словесно дал тебе пинок под зад, иначе ты без конца будешь повторять «давай» и никогда не сможешь этого сделать. Только сочетание человека мысли с человеком действия может быть совершенным и успешным. Я – человек действия. Ты – человек мысли. Я – лев, ты – лиса.
Сократ: Когда ты представлял себя Лоренцо, ты называл себя лисой. То снова себе противоречишь. И он не нанял тебя. Почему же я должен это сделать?
Макиавелли: Потому что я уже много раз показал тебе свою способность сбивать тебя с намеченного плана разговора. И я бы мог проделать подобное еще много раз, если бы не раскрыл тебе сейчас свою стратегию.
Сократ: Поскольку мы добрались до темы психологической ошибки, я больше не буду откладывать тему твоей жизни в свете тех событий, которые могли повлиять на твою книгу. Я займусь ей сейчас и отложу пока разговор о логических ошибках практических советов твоей последней главы. Ведь именно я задаю курс и гребу в нашей лодке, а не ты, хотя течение реки и ее направление определяется Другим, но ты назовешь это «фортуной».
Макиавелли: Тебе никогда не стать хорошим писателем. Твои образы очень непостоянны. Твоя лодка одновременно и гребная и парусная.
Сократ: Именно поэтому я и не пытался быть писателем. Я не писал ни увлекательных историй, ни вообще ничего, между прочим. Но мы сейчас рассматриваем твои писания, а не мои.
Я начал изучение твоей книги с выдвижения фундаментального предположения о твоей философии человека – того не выраженного явно допущения, на котором базируются многие твои выводы. Мы обнаружили, что возвращаемся к этому предположению снова и снова, ведь ты снова и снова в своих рассуждениях отталкивался именно от него. Я сейчас зачитаю отрывок, в котором ты ясно формулируешь свое предположение, но оно не из «Государя», а из «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» (книга 1, глава 3). А потом я раскрою причины, скорее из твоего опыта, чем из аргументов, которые привели тебя к такому предположению.
Макиавелли: Но ты сказал…
Сократ: Нет. Ты не собьешь меня снова. Вот как звучит твой основной закон:
«Как доказывают все, рассуждающие об общественной жизни, и как то подтверждается множеством примеров из истории, учредителю государства и создателю его законов необходимо заведомо считать всех людей злыми и предполагать, что они всегда проявят злобность своей души, едва лишь им представится к тому удобный случай».
Макиавелли: Ты говорил, что многие мои последователи восприняли этот реалистичный взгляд, но несколько смягчили его…
Сократ: По крайней мере, один твой влиятельный почитатель, который и сам был правителем и в некоторой степени философом, пытался изменить твои взгляды в противоположном направлении. Он написал введение к «Государю», в котором утверждал, что «Макиавелли не хватало презрения к человечеству».
Макиавелли: Какая великолепная критика! Расскажи мне побольше об этом человеке.
Сократ: Он писал: «Макиавелли был величайшим итальянским философом…».
Макиавелли: Ха-ха! Послушай-ка это, Фома Аквинский!
Сократ: «… и учителем всех учителей политики».
Макиавелли: Ты говоришь, этот мудрый человек был правителем и философом?
Сократ: Да. Но я не говорил, что он был мудрым человеком.
Макиавелли: Чем он занимался? Где он правил?
Сократ: Он правил Италией.
Макиавелли: Всей Италией?
Сократ: Да. Как диктатор. «Дуче».
Макиавелли: Каковы были его цели?
Сократ: Он хотел восстановить былое могущество императорского Рима. Древние римляне были для него примером так же, как для тебя.
Макиавелли: Это просто чудо!
Сократ: На самом деле этот человек совершил одно чудо, замеченное всеми итальянцами – он заставил поезда приходить вовремя.
Макиавелли: Как его звали? Это имя должно почитаться вечно!
Сократ: Бенито Муссолини.
Макиавелли: У нас тут есть слушатели? Я ясно слышал звук, словно тысячи людей вдруг вздохнули, – несомненно, из почтения.
Сократ: Ах…
Макиавелли: А теперь я слышу приглушенный смех из тысячи уст. Это не надо мной смеются?
Сократ: Увы! Это часть «фортуны», над которой не властно твое «virtu». В действительности мы окружены огромным облаком свидетелей, которые видят и слышат нас, хотя мы и не можем их видеть.