- Фиделис,- мягко сказал Кадфаэль,- брат Хумилис у себя в келье, мы уложили его в постель. Не тревожься, мы о нем позаботились, сейчас он отдыхает. Он спрашивал о тебе, так что ступай к нему.
Но юноша медлил, он растерянно переводил взгляд с Кадфаэля на Эдмунда, видимо, не зная, кто из них двоих главный. Спросить он не мог, но глаза его были достаточно красноречивы. Брат Эдмунд понял его.
- Худшее уже позади,- сказал он,- брат Хумилис обязательно поправится. Ты можешь ухаживать за ним: я попрошу, чтобы тебя освободили от всех других обязанностей до тех пор, пока ему не полегчает настолько, что его можно будет спокойно оставлять одного. Я поговорю об этом с приором Робертом. Если твой наставник чего-нибудь захочет или возникнет какая нужда, приходи ко мне - напишешь, в чем дело, и получишь все, что требуется. Но за перевязки не берись - этим будет заниматься брат Кадфаэль.
Юноша кивнул, но не тронулся с места: в его обеспокоенных глазах застыл еще один мучивший его вопрос.
- Нет,- торопливо промолвил Кадфаэль,- больше никто не знает, и никого нет надобности в это посвящать, кроме, понятное дело, отца аббата, который вправе знать все о своих чадах. Но больше никто не узнает, поверь нам, как поверил брат Хумилис.
Фиделис смутился, но лицо его просветлело. Он благодарно и почтительно поклонился и, не мешкая, пошел к лестнице. Кто знает, сколько раз приходилось ему ухаживать за больным Хумилисом, полагаясь только на свои силы? Он и сейчас корил себя за то, что не оказался в этот момент рядом с другом, ибо поначалу опасался разглашения тайны.
- Я загляну туда до повечерия,- сказал Кадфаэль, - посмотрю, спит ли он и не нужно ли дать ему еще снадобья. А заодно прослежу, чтобы паренек не забыл принести ужин не только Хумилису, но и себе. Интересно, где он выучился врачеванию,- ведь в Хайде он выхаживал Хумилиса один и не робел браться за это, значит, был уверен, что справится.
Ну, а коли брат Фиделис знаком с лекарским делом, подумал он при этом, то мог бы подсобить в приготовлении снадобий. Небось и сам бы не отказался чему-нибудь новому поучиться. А где есть общее дело, глядишь, и общий язык найдется, хотя бы и с немым.
Брат Фиделис неустанно заботился о больном: он приносил еду, кормил его, умывал, брил и находился бы при нем неотлучно, если бы Хумилис сам время от времени не отсылал его подышать свежим воздухом или в церковь, на службу, помолиться Господу за них обоих. За эти пару дней, по мере того как Хумилису становилось лучше, он все чаще приказывал Фиделису пойти отдохнуть, и тот безропотно ему повиновался. Рана затягивалась, она больше не гноилась и подсыхала благодаря целебному действию свежеприготовленных снадобий. Фиделис с радостью видел, что дело медленно, но верно идет на поправку. Исполненный благодарности, он помогал Кадфаэлю делать перевязки, не меняясь в лице при виде изувеченного тела, - беда Хумилиса не была для него тайной.
Кто же он? Преданный слуга семьи? Родной сын, как предположил Эдмунд? А может, просто случайно повстречавший Хумилиса молодой монах, очарованный его благородством и мужеством и решивший остаться с ним до конца? Сколько Кадфаэль ни ломал над этим голову, он не мог найти ответа. Молодость порой способна на поразительное самопожертвование, готова отдавать все свои силы и лучшие годы жизни во имя любви, не требуя ничего взамен.
- Я вижу, ты интересуешься моим юным другом,- промолвил брат Хумилис, обращаясь к Кадфаэлю, который поутру менял ему повязку. (Фиделис в этот ранний час вместе со всей братией был у заутрени.)
- Это правда,- признался травник.
- Но ты ни о чем не спрашиваешь. Вот и я тоже никогда не расспрашивал его ни о чем. Свое будущее,- задумчиво произнес брат Хумилис,- я оставил в Палестине. Всем, что у меня было, я пожертвовал ради служения Всевышнему, и надеюсь, что жертва эта не была напрасной. А с этим юношей я познакомился в Хайде, он вступил в орден как раз тогда, когда подходил к концу срок моего послушничества, который был короче обычного в силу моего положения. И я благодарен Господу за то, что Он послал мне этого юношу.
- Да что ты говоришь, - удивился Кадфаэль, - как же немому удалось сообщить капитулу Хайда о желании принять постриг? Может, кто-то другой заявил прошение от его имени?
- Нет, он подал письменное прошение. Сообщил, что отец его стар и хочет быть уверенным в том, что будущее сыновей обеспечено, а поскольку земля должна была отойти к старшему брату, он, младший, желает вступить в орден. Он внес за себя вклад, но самой лучшей порукой стала его ученость и прекрасная рука - видел, какой у него почерк? Более я о нем ничего не знаю много ли услышишь от немого, но того, что знаю, мне достаточно. Он заменил мне сына, ибо Господь не сподобил меня стать отцом.
- Я вот еще о чем подумал,- сказал Кадфаэль, бережно накладывая свежую повязку на почти затянувшуюся рану, - может быть, причина его немоты только в неправильном строении языка? Он ведь не глух и речь хорошо понимает. Немые по большей части и глухи, а у него слух очень острый. К тому же Фиделис сообразителен и все схватывает на лету. При этом он грамотен и, как ты сам сказал, прекрасный писец. Думаю, если бы он стал учиться у меня ремеслу травника, то быстро усвоил бы то, на что у меня ушли годы.
- Я его ни о чем не спрашиваю,- промолвил брат Хумилис, - так же как и он меня. Господь свидетель, я понимаю, что должен был бы удалить его от себя. Что за прок ему нянчить да ублажать калеку? Фиделис молод, ему бы трудиться на солнышке, а не хоронить себя здесь. Но прогнать его у меня не хватает духу. Вздумай он сам оставить меня, я не стал бы его удерживать, но пока он со мной, я не перестану благодарить за это Всевышнего.
Погода по-прежнему стояла чудесная, на небе не было ни облачка, и закрома заполнялись щедрыми дарами лета. Розовые бутоны распускались в полдень, а к вечеру увядали от жары.
Виноградные лозы наливались янтарной спелостью.
А тем временем на юге армия королевы смыкала кольцо вокруг сторонников императрицы, в одночасье превратившихся из осаждающих в осажденных. Дороги в Винчестер были перерезаны, припасы туда не поступали, и в городе начался голод. Но о том, что творилось на юге, в Шрусбери знали немного: редкие путники приносили отрывочные вести, а здесь пока царили тишь да благодать.
Только вот брату Руну нет-нет, да и взгрустнется: недоставало ему нового товарища. Хотя из всех братьев, с легким сердцем трудившихся на уборке урожая, он был самым жизнерадостным. Всего три месяца назад Рун был жалким калекой, а теперь силы переполняли его. Он не мог нарадоваться чудом обретенному здоровью и все время выискивал себе работу, чтобы проверить свои силы. Поскольку юноша был неграмотен и не имел навыков переписки или украшения рукописей, да и в музыке не был сведущ, хотя и обладал приятным голосом, - на его долю приходилась подсобная работа: поднять, подать да принести, но паренька это не смущало. Каждое движение приводило его в восторг, ведь совсем недавно он едва мог передвигаться. Радость паренька передавалась окружающим, старшие любовались бойким, пригожим юношей и возносили хвалы Святой Уинифред за его чудесное исцеление.