— Может быть, это Нора Гейл отправила одного из своих битюгов прикончить меня в знак особого расположения к тебе? — сказала она.
— Возможно. Меня бы это не удивило. Если ей что-то не понравится, она раздумывать не станет.
— Она не любила Седину, — тихо заметила Алекс.
— Верно. Но ты не забыла, что я был у Норы Гейл в ту ночь, когда умерла Седина?
— Говорят, был.
Что же. Нора Гейл еще одна подозреваемая в убийстве Седины? От этой мысли у нее заболела голова. Она закрыла глаза. Когда они подъехали к мотелю, Алекс потянулась, чтобы открыть дверцу. Рид велел ей подождать, обошел вокруг и помог выйти из машины. Обхватив ее левой рукой за талию, он поддерживал ее, пока они медленно шли к двери.
Рид отпер дверь и довел Алекс до кровати.
Она с наслаждением легла.
— Холод-то какой, — сказал он, растирая руки и ища глазами термостат.
— Да, когда я прихожу, здесь всегда поначалу холодно.
— Вчера я этого не заметил.
Они быстро взглянули друг на друга и сразу отвернулись. От слабости Алекс снова закрыла глаза. Когда она их вновь открыла, Рид рылся в верхнем ящике комода напротив кровати.
— Что ты ищешь на этот раз?
— Во что тебе переодеться на ночь.
— Давай любую майку. Неважно какую. Он вернулся к постели, осторожно примостился на краешке и снял с нее сапоги.
— Носки оставь, — сказала она, — у меня ноги замерзли.
— Ты сесть можешь?
Привалившись всем телом к его плечу, она села, и он стал возиться с ее пуговицами. Крошечные круглые пуговки, размером не больше таблеток, были обтянуты тканью платья. Их длинный ряд начинался у шеи и доходил до колен. Когда он добрался наконец до талии, он уже клял их на чем свет стоит.
Затем он уложил ее на подушку, вытянул руки из узких длинных рукавов и стянул платье снизу. С комбинацией хлопот не было, а вот с бюстгальтером вышла заминка. Но, сообразив, что к чему, он деловито и быстро расстегнул его и спустил с плеч бретельки.
— Я-то думал, у тебя только рана на голове и несколько царапин на руках.
Он, очевидно, поговорил с врачом.
— Верно.
— Тогда что все это…
Рид резко замолчал, поняв, что синяки на ее теле были засосами. Губы его скривились от жалости к ней. Ей захотелось погладить его по щеке и сказать, что все в порядке, что она вовсе не сердится на него за то, что его жадные губы страстно целовали ее, что все тело оказалось в синяках.
Ничего она, конечно, не сказала. Его сурово нахмуренное лицо убивало в ней всякое желание разговаривать.
— Надо снова сесть, — отрывисто бросил он. Ухватив Алекс руками за плечи, он приподнял ее и прислонил к изголовью. Собрав майку у ворота, попытался натянуть ее Алекс на голову. Но девушка вздрогнула, как только он коснулся ее волос.
— Так не пойдет, — пробормотал он. Резким движением он разорвал ворот майки, и теперь голова проскользнула свободно, не причинив боли.
Уже лежа в постели, она пощупала разорванную ткань.
— Спасибо. Это моя любимая майка.
— Извини. — Он натянул ей одеяло до подбородка и встал. — Думаешь, обойдешься здесь одна?
— Да.
Он смотрел на нее с сомнением.
— Точно?
Она слабо кивнула.
— Может, подать тебе что-нибудь, прежде чем я уйду. Воды, например.
— Ладно. Поставь, пожалуйста, стакан на тумбочку.
Когда он вернулся со стаканом воды, она уже уснула. Рид постоял, глядя на нее. Разметавшиеся по подушке волосы были в сгустках крови. Лицо неестественно бледно. У него похолодело внутри при мысли о том, что она чудом избежала серьезной травмы, а может, и смерти.
Он поставил стакан на тумбочку и тихонько присел на край кровати. Алекс зашевелилась, неразборчиво забормотала и протянула руку, как бы стараясь что-то достать. В ответ на эту немую неосознанную просьбу Рид осторожно накрыл ее руки своими сильными мозолистыми ладонями.
Он бы нисколько не удивился, если бы она вдруг открыла глаза и начала упрекать его за то, что он лишил ее девственности. Но откуда, черт подери, было ему знать?
"Да хоть бы и знал, — подумал он, — все равно сделал бы то же самое».
Она не проснулась. Только тихо засопела и доверчиво обхватила пальцами его руку. В нем боролись здравый смысл и импульсивное желание, но схватка была недолгой, ее исход был предрешен еще до того, как заговорила совесть.
Он тихонько пристроился рядом с ней на кровати, вытянувшись во весь рост к ней лицом и ощущая ее нежное, пахнущее лекарствами дыхание.
Он любовался тонкими чертами ее лица, рисунком рта, длинными, лежащими на щеках ресницами.
— Алекс.
Он прошептал ее имя не за тем, чтобы разбудить, а просто , потому, что ему было приятно произносить его.
Она глубоко вздохнула, переключив его внимание на разорванную майку. Сквозь разрыв виднелись гладкие округлости ее грудей. В тусклом свете лампы ложбинка между ними казалась темной, бархатистой, его так и манило прижаться к ней губами.
Но нет, он не сделал этого. И даже не поцеловал ее трогательно-беззащитный рот, хотя из головы не шли ее нежные, глубокие и влажные поцелуи.
Ему хотелось ласкать дразнящие холмики ее грудей. Он видел, как под мягкой тканью майки темнеют ее соски, и знал, что они станут твердыми, стоит ему прикоснуться к ним языком или пальцами. А эта проклятая майка разжигала воображение сильнее, чем самые роскошные пеньюары и пояса Норы Гейл.