— А вы точны, — сказал он.
Значит, ему было известно, что ее ждут.
— Здравствуйте, Ангус.
— Пунктуальность — большое достоинство. Так же как и мужество. А этого у вас, барышня, не отнять. — Он одобрительно кивнул. — Вам потребовалось немалое мужество, чтобы снова здесь появиться. — Его прищуренные глаза смотрели на нее оценивающе. — В этом отношении вы очень похожи на свою мамочку. Она тоже была не робкого десятка.
— Правда?
Он хмыкнул.
— Я сколько раз видел, как она стояла на своем, не уступая этим двум оглоедам — Риду и Джуниору.
С улыбкой глядя вдаль, он предался приятным воспоминаниям.
— Останься она жива — вот была бы женщина! — Он снова взглянул на Алекс. — Вроде вас, наверное. Если б у меня была дочь, я бы хотел, чтобы она походила на вас.
Смущенная таким неожиданным заявлением, она сказала:
— Прощу прощения, Ангус, что каким-то, пусть самым отдаленным образом, я причастив к этому. — Она обвела рукой кучи стекла и мусора и прочие следы разбоя. — Надеюсь, Рид выяснит, кто все это сотворил. Надеюсь, им предъявят иск, и они получат по заслугам.
— Да уж, я тоже очень надеюсь. Я бы многое мог простить. — Он поглядел на битое стекло, усыпавшее крыльцо. — Но потерять ни за понюшку табаку прекрасного конягу — вот что жутко обидно. Чертовски жаль, что Рид его лишился. Он ведь долго откладывал деньги и был страшно горд, что купил его на свои кровные.
— Он крайне расстроился, — сказала Алекс, глядя, как Рид подходит к своему джипу и что-то говорит в передатчик.
— Скорее, разъярился. Когда речь заходит о чем-то принадлежащем ему, он становится ревнив, как медведица. Ничего удивительного, если вспомнить, как он рос. Да у него горшка своего не было, чтобы пописать, что уж о пригляде говорить. Жил одними обносками и подачками. А если человеку пришлось подбирать на помойке крохи, чтобы не помереть с голоду, то потом от такой привычки тяжело отделаться. А если он вредничает или злобствует, так это оттого, что от этих крох нередко зависела его жизнь.
Тут в дверь влетел, сияя своей знаменитой улыбкой, Джуниор. Вопреки обстоятельствам, настроен он был очень весело. В отличие от замызганных Рида и Ангуса на нем не было ни пятнышка. Если он даже разок и вспотел, заподозрить это, глядя на него, было невозможно.
Тепло поздоровавшись с Алекс, он сказал:
— Вы не поверите, какой у меня только что был телефонный разговор. Позвонила одна дама, у нас ее жеребая кобыла; хотела узнать, как поживает ее лошадка. Среди любителей скаковых лошадей дурные вести не лежат на месте, — сообщил он Алекс. — Словом, звонит она и этаким писклявым голоском говорит: «Малышка моя, наверно, перепугалась до потери, сознания». Я ее заверил, что кобыла совсем в другой конюшне, но она продержала меня на телефоне полчаса, заставив поклясться, что ее малышка и малышкин малыш в полном порядке.
Он изобразил высокий щебечущий голос хозяйки кобылы. Ангус и Алекс расхохотались. Уголком глаза Алекс вдруг заметала, что Рид наблюдает за ними. Он стоял совершенно неподвижно; хотя на таком расстоянии трудно было сказать наверняка, она не сомневалась, что ему эта сцена не по душе. Казалось, его неприязнь, передаваясь по воздуху, волнами бьет в нее с почти ощутимой силой.
— Мне, пожалуй, пора, а то я опоздаю к чаю, — сказала она.
Джуниор положил ей на плечо руку.
— Мама хочет загладить свою вчерашнюю вспышку. Она несказанно рада, что вы приняли ее приглашение. Она вас очень ждет.
Глава 25
Лупе взяла у нее жакет и повела наверх. У двери она помедлила, затем тихонько постучала.
— Войдите.
Лупе распахнула дверь, но не вошла. Поняв это как приглашение, Алекс переступила порог и очутилась в комнате, похожей на кинодекорацию.
— Как красиво! — искренне вырвалось у нее.
— Спасибо, мне тоже нравится. — Сара-Джо взглянула на стоявшую позади служанку. — Лупе, закройте, пожалуйста, дверь. Вы же знаете, я не выношу сквозняков, к тому же рабочие подняли невообразимый шум. И принесите нам сразу чай.
— Слушаюсь, мадам. — Экономка ушла, оставив их наедине. Стоя у двери, Алекс вдруг почувствовала себя неловко в своей длинной шерстяной юбке и замшевых сапогах на низком каблуке. Нет, ее черный костюм был неплох, но выглядел вызывающе современно и абсолютно неуместно среди изысканно-женственного убранства этой обставленной в викторианском стиле комнаты, где пахло, как в дорогом парфюмерном магазине.
В отличие от Алекс, хозяйка вписывалась в эту обстановку так же естественно, как кружащаяся фигурка балерины в музыкальную шкатулку. Ворот ее белой блузки был отделан рюшами, такие же рюши охватывали ее тонкие запястья. Сара-Джо сидела у окна на диване, обтянутом нежно-голубым дамастом, мягкая бежевая юбка веером раскинулась вокруг нее. В лучах послеполуденного солнца ее волосы сверкали, как нимб.
— Входите и садитесь, — Сара-Джо указала на изящный стул подле себя.
Обычно не терявшая самообладания, Алекс, ступая по устланному ковром полу, чувствовала себя смущенно.
— Спасибо за приглашение. Как замечательно, что вы надумали меня позвать.