— А-а, — он небрежно махнул рукой. — Я просто сказал ей, что, если она не угомонится, то из леса придёт страшный гоблин и утащит её с собой. Она не испугалась, просто ничего не поняла.
И всё равно мне за него неспокойно. С самой среды ходит как в воду опушенный. Совсем на него не похоже.
Сегодня мы с Энн довольно долго молились за него и за Китти.
Нет, с Джеральдом явно что-то происходит. Очень за него беспокоюсь. Ещё никогда не видел его таким несчастным.
Сегодня, когда я пришёл домой после субботнего пробега по магазинам, он сообщил, что с утра заходил Чарльз, проверить, не впал ли он снова в беззаботное счастье. Говорит, что не хочет никого видеть, даже Элси — а вдруг его тоска заразная?
Днём повстречался на лестнице с Андромедой. Она спросила меня, когда я собираюсь освободить Энн от уз патриархального рабства, и потом упрямо стояла возле туалета, ожидая пока я выйду и дам ей ответ. Терпеть не могу, когда кто-нибудь недовольно сопит, вздыхает и сердито бормочет возле туалета, пока я сижу внутри.
Несколько преждевременно прервал своё там пребывание, поспешно отыскал плеер Джеральда и с размаху надел наушники на голову Андромеды прямо посередине её очередной тирады.
Наконец-то в доме воцарился покой!
Вечером позвонил Эдвин и в разговоре вскользь упомянул, что завтра у нас в церкви проповедует тот самый Бернард Брандалл, который в среду поверг Джеральда в столь глубокое уныние. Ничего себе сюрприз! Эдвину я ничего не сказал, но слегка встревожился. Что скажет Джеральд, когда узнает, что ему предстоит ещё одна доза того же самого?
Отправились в церковь все вместе: я, Энн, Джеральд и Андромеда.
Сказал Джеральду про Брандалла, но он ответил, что лучше пойти в церковь и потом чувствовать себя виноватым, чем остаться дома и чувствовать себя ещё более виноватым за то, что не пошёл в церковь, чтобы там тебя заставили чувствовать себя виноватым. Хм-м-м… Кажется, я понимаю, что он хотел сказать.
Всю первую половину служения Андромеда очень настороженно за всем наблюдала, однако хранила зловещее молчание.
Всё равно, что сидеть рядом с маленьким, тихо пыхтящим на огне чайником с двумя хвостиками на затылке.
Теперь понятно, что Джеральд имел в виду насчёт Брандалла. К концу проповеди он взял пустой стул, поставил его посередине сцены, прищурился и медленно обвёл нас оценивающим, предостерегающим взглядом, словно говоря: «А вот об этом-то вы и не подумали!»
— Представьте себе, что было бы, если бы Иисус сидел сейчас здесь, прямо на этом стуле, — заговорил он. — Как бы вы себя почувствовали? Неужели вы не ощутили бы всей своей низости, всей своей греховности? Неужели, вспомнив обо всех своих дурных мыслях и поступках, вы не захотели бы спрятать своё лицо, упасть на колени и уползти отсюда как можно дальше?
Изо всех сил попытался вызывать в себе все эти чувства, но ничего не получилось. Как раз наоборот. Мысленно представил себе встречу с Иисусом и невольно улыбнулся от радости. Да, видно мне ещё расти и расти.
Во время последней песни поклонения чайник всё-таки вскипел.
Андромеда вскочила на стул прямо с ногами, высоко вскинула руки и во всё горло завопила: «О-О-Н-А-А зде-е-е-есь!».
Наш органист Реймонд Понд (который не пьёт уже очень давно) совершенно потерял голову и заиграл старинную ковбойскую песню «Прощай, родная Аризона». Всё бы ничего, но несколько человек тут же её подхватили и стали петь с просветлёнными лицами и поднятыми вверх руками, а Верной Ролингс настолько увлёкся, что пылко воскликнул: «О да, Господь! Мы готовы стать Твоими антилопами! Аллилуйя!»
В конце концов, всё кое-как завершилось. Андромеда торжествовала, Джеральд почти рыдал от смеха, а мы с Энн не знали, куда себя девать.
Вечером зашёл Эдвин, забрал Андромеду. Сказал, чтобы мы не беспокоились: он свою племянницу давно знает.
С облегчением заметил, что настроение Джеральда заметно улучшилось. Когда вечером мы втроём пили какао, он сказал:
— Знаешь, пап, сегодня этот стул мне подмигнул!
На рассвете позвонила миссис Вил. Первое впечатление — Андромеда в кубе. Поинтересовалась, почему Андромеда требует купить ей такую же личную проблему, как у Джеральда.