Случилось то, чего больше всего опасался отец: Гамлер добился своего — разлучил нас. Я стал заложником в полном смысле этого слова. Все это пронеслось в моей голове, наверное, очень быстро, потому что отец даже не изменил позы, пораженный случившимся. Должно быть, такой подлости он не ожидал даже от белогвардейского офицера.
— Так будет лучше, — хохотнул Гамлер, похлопав меня по плечу, — до скорой встречи на берегу, господин Арканов!..
— Прощай, Клим! — крикнул отец и потряс руками над головой: он хорошо был виден при свете факела, который горел на борту шхуны. В ту же минуту отец как-то странно качнулся, оттолкнул солдата и свечой полетел в воду.
— Папка! — закричал я не своим голосом. — Папка!..
Сырой туман и черная водяная темь заглушили мой голос.
«ЛАСТОЧКИНО ГНЕЗДО»
Нет, я не потерял сознания, как это случилось со мной во сне, просто мне все стало безразлично. И шхуна с ее факелами, и шлюпка с солдатами, которые под вскрики Гамлера лихорадочно гребли куда-то в темноту и все-таки оставались на месте. В состоянии тупого равнодушия я смотрел перед собой и, казалось, ничего не видел и не слышал. Вернее, все, что я видел и слышал, никак не задевало меня, будто все это было отгорожено от меня глухой, хотя и достаточно прозрачной стеной. Зачем все это, зачем я сам, если отца уже не было? Я, наверно, бросился бы в воду, приди мне в голову такая мысль, но в те минуты я был не способен думать.
И все-таки не погиб мой отец в ту страшную ночь. Он не собирался кончать жизнь самоубийством, а у меня совсем вылетело из головы то, что он умел плавать, как дельфин. Гамлер, надо отдать ему должное, принял верное решение, приказав зажечь факел на шлюпке и по возможности кружить на одном месте. Вот почему не прошло и пяти минут, как отец благополучно доплыл до нас и с помощью солдата и несказанно обрадовавшегося Гамлера, который уже считал, что отец ускользнул от него, забрался в шлюпку. С него ручьями стекала вода, края зюйдвестки, которая была подвязана тесемками у подбородка, обвисли.
— Ну-ка, милый, уступите место, — сказал он правому загребному, — вы устали, а мне надо согреться.
Солдат поспешно повиновался, и отец, сбросив мокрую куртку, зычно скомандовал:
— Весла на воду!
Солдаты дружно ударили веслами, и шлюпка, дернувшись на волне, двинулась к берегу. Соленые брызги обдавали меня со всех сторон, очень свежий ветер, казалось, пронизывал насквозь, а мне было жарко. В каком-то полусне я силился разглядеть воскресшего отца, но, кроме обвислых полей его зюйдвестки, ничего не видел. «Надо сказать ему, чтобы отвернул поля, надо сказать, чтобы отвернул поля»… — вертелось у меня в голове, будто туда, как в граммофон, вложили испорченную пластинку.
Видно, с непривычки отец вскоре устал, говорил прерывающимся голосом:
— В следующий раз, господин Гамлер, если вы надумаете выкинуть подобную штучку, то предварительно посоветуйтесь со мной…
— Я пошутил, Андриан Ефимович, и совсем не предполагал, что вы броситесь в воду.
— И подумали, что я решил таким примитивным способом уклониться от обязанностей проводника?
— Вы железный человек, господин Арканов, — пробормотал Гамлер. — Право, я рад, что все обошлось благополучно. Слово офицера.
— Не надо слов, господин Гамлер, — отец всем телом налег на весло, шлюпка рыскнула носом под волну, и каскад брызг обрушился на нас. Отец смутился: — Скажите, пожалуйста, совсем грести разучился!
— У вас хорошо получается, ваше благородие, — вполголоса заметил его сосед-солдат. Это было сказано очень искренне, и мне захотелось обнять солдата.
Вскоре открылся берег. Туман скатывался в море, нам навстречу. Черная скала оказалась совсем не черной, а какого-то ржавого цвета. В ее расщелинах росли кудрявые деревца. Все ее подножие, уходящее в воду, белоснежно пенилось, и от этого скала походила на старинную русскую шапку, отороченную понизу заячьим мехом. Эта «шапка» до половины загораживала устье небольшой, но глубокой речки. Устье, как видно, и служило гаванью.
— Левое табань! Правое греби! — оживленно командовал отец, и шлюпка послушно повиновалась, не шлепала днищем о воду, а легко взмывала на гребни волн, скользила вниз, будто прогибаясь вместе с ними. Все умел мой старый добрый отец, не только разгадывать тайные письмена и рассуждать о прелестях древней культуры. В ранней юности он был юнгой на клипере «Святой Михаил» и теперь распоряжался не хуже капитана.