— Дикарь.
— Не больше, чем мы с вами, — заметил отец, потом добавил, глядя прямо в лицо подполковнику: — Даже меньше.
— Полагаю, это относится лишь к моей особе? — осведомился Гамлер.
— Отчего же? Я чувствую себя сейчас нисколько не лучше того патагонца, который — помните? — так доверчиво встретил испанцев в бухте Сан-Хулиан.
— Стало быть, я выступаю в роли Магеллана, — пошутил Гамлер.
— В таком случае не будем терять времени. Сокровища предков ждут вас, подполковник, — сказал отец. Он тоже шутил, хотя ему в то утро было не до шуток. Подождав, когда Гамлер отойдет, он помог мне сесть на лошадь, шепнул: — Помни, о чем я тебе говорил. Как завернешь за скалу, ты ее сразу увидишь — большой каменный треугольник, — не жалей коня, скачи во весь дух… Ну, сынок, держись. Буду звать — не отзывайся.
Он ободряюще похлопал меня по колену и неторопливо направился к ильму, где пасся его мерин. Теперь я знаю, что никто из карателей не обратил на это внимание — отец и раньше подсаживал меня на коня, — но мне казалось, что за нами следят. Вот почему я сделал беспечный вид, то есть попросту вылупил глаза и широко разинул рот, а когда выехал на левый берег Безымянного ключа, должно быть, от волнения, неожиданно для себя загорланил пиратскую песню из «Острова сокровищ» Стивенсона:
Кто-то из гамлеровцев захохотал, это ободрило меня, и я, заорав: «Вперед, джентльмены удачи!», так стеганул лошадь, что она, чуть не сбросив меня, понеслась галопом.
— Осторожнее, упадешь! Вернись, Клим! — закричал отец, но я «не расслышал» и еще раз изо всех сил огрел плетью коня.
Сначала я еще различал мелькающие стволы деревьев, шапки кустарника, языки каменистых осыпей, потом все это слилось в сплошную серо-зеленую полосу. Разгоряченная лошадь летела так, будто ей сунули под репицу горящую головню. Вцепившись в гриву, я думал лишь о том, чтобы не сорваться. Если бы это случилось, то я насмерть разбился бы о гальку, сцементированную окаменевшей глиной.
Наконец лошадь начала успокаиваться, перешла на плавную рысь, и я получил возможность осмотреться.
Распадок сильно сузился, склоны сопок, почти лишенные растительности, круто высились надо мной. Все было так, как и говорил отец, но где же скала? Впереди вился рваной змейкой ручеек, желтели сыпучие склоны ущелья… Привстав на стременах, я оглянулся и тотчас увидел скалу. Громадный каменный треугольник, похожий на острие стрелы, нависал над ущельем. Проехал!
И я снова поскакал.
Вскоре меня окликнули, и я придержал коня. Из-за обрыва, раздвинув свисающие плети корней, вышел человек, в котором я тотчас узнал ночного певуна.
— Твоя ухо потерял? — осведомился он и тут же добродушно пояснил: — Моя сколько раз зови, тебе посмотри нету, моя думай, совсем ухо потерял.
В следующее мгновение ущелье будто ожило: зашевелились камни-валуны, качнулась коряжина, похожая на осьминога, и меня окружили пестро одетые и так же пестро вооруженные люди.
— Красные, — едва выдохнул я от неожиданности, — товарищи красные!
— Порядок, — сказал бородатый детина. Это был Коськин брат Илья. В порыжевшем от солнца пиджаке, перепоясанном пулеметной лентой, с маузером, болтающимся на длинном ремне, он, казалось, откололся от соседнего валуна и предстал передо мной сказочным джином. Джин широко улыбнулся: — Ну, чего опешил? Эх ты, идол! — И, повернувшись к удэгейцу, распорядился: — Давай, Сандига, кукуй.
Сарл кивнул: дескать, понял, подставил ко рту ладони:
«Ку-ку! Ку-ку…»
Ему откликнулась другая «кукушка», а той — третья… Казалось, вдоль ущелья, навстречу карателям, полетела беспокойная птица.
— А теперь по местам! — крикнул Илья, и ущелье снова опустело. — Чего скис? Поезжай прямо, там за поворотом лужайка замечательная есть: отдохнешь, коня покормишь. Да вот что: не вздумай раньше времени вернуться, жди, когда за тобой придут. На-ка вот.
Он сунул мне узелок и подстегнул коня. Мне стало ясно, что отец попросту спровадил меня, чтобы развязать себе руки. В моей разведке никто не нуждался.
ПОСЛЕДНИЙ ПОЕДИНОК
Лужайка — округлая возвышенность, покрытая короткой, будто подстриженной травой, обнажилась сразу же за поворотом. Ручей огибал ее сверкающей на солнце подковой и терялся в зарослях белесого ивняка. Спешившись, я разнуздал лошадь и пустил ее пастись, а сам расположился в тени расщепленной молнией ветлы.
Вначале было немного обидно, что меня, как маленького, услали в тыл, но потом я вспомнил об узелке, который дал мне Илья, развязал его и, обнаружив в нем леденцы, развеселился. Плоские липкие камешки так приятно похрустывали на зубах, что я зажмурился от удовольствия. Все-таки было совсем неплохо лежать в тени и посасывать леденцы, вот только шмели надоедали, жужжали у самого носа, норовя залететь в рот.