— Богатое захоронение? — алчно спросил Безносый.
— Чегелай говорит, две повозки с золотом.
— Хай! — выдохнул воин.
— Много всяких украшений, — присовокупил сотник.
У вечерних костров можно обменять два золотых браслета на шлем, а на два серебряных — боевой пояс. Кому не хочется иметь украшения? Они не только приятны глазу, но и увеличивают достоинство владельца.
2
Опытный воин привычен к опасным неожиданностям. Но не ко всяким. Когда в свете потайной плошки, которую нес впереди сотник, из каменного склепа вдруг высунулась черная рука и погрозила им пальцем, показавшимся Безносому необыкновенно длинным, оба вскрикнули. Дзивулл выронил плошку. Замогильный голос в темноте зловеще произнес:
— Нечестивцы! Я сверну вам шеи, если вы не вылезете из склепа, куда вас никто не звал!
Нечистая сила внушает гунну неодолимый ужас. Лучше встретиться с сотней врагов, чем с одним духом ночи — чэрнэ.
Юргута, как решил он позже, спасло то, что он шел позади Дзивулла. В два прыжка воин выскочил из поминального храма. Еще прыжок — и он в седле. В усыпальнице раздался отчаянный вопль Дзивулла.
Безносый не помнил, как вырвался из леса. Жеребец, бешено храпя, нес прильнувшего к гриве воина по ночной степи. В спину дул свежий ветер, пригибал травы, шуршал в кустарнике. Слыша позади настигающий мстительный клекот и шум крыльев, Безносый, зажмурившись, кричал:
— Духи поминального храма! Жертвую вам десять баранов!
Сорвал с запястья серебряный браслет, кинул через левое плечо, хотел снять правый сапог, где хранились монеты, но, заметив впереди огни костров и скачущих к нему всадников, пожалел.
А к нему уже подъезжал десятник заставы, удивленно спрашивая:
— За кем гнался? Или от кого убегал, а?
— За оленем гнался. За скалы убежал, — буркнул успокоившийся Юргут и плеткой почесал потный затылок.
Коренастый плосколицый десятник удивился еще больше.
— Ха, скалы–то где? Где скалы? И какая ночью охота?
— За подпругой торопился! Понял?! — взревел Безносый. — Подпруга лопнула, понял?! А запасную потерял!
— Как лопнула? У тебя ж целая! А где Дзивулл?
— Не у меня лопнула, у Дзивулла! Он там остался! — Юргут показал на чернеющий лес. — Подпругу ждет!
— В лесу остался? Один? — испугался простодушный десятник. Простодушие сродни глупости. Сгрудившиеся за его спиной воины насторожились, затаили дыхание, придвинулись ближе друг к другу. Хай, остаться одному ночью в глухом лесу — немыслимо! Многие суеверно сплюнули через плечо, коснулись ладонями заговоренных мечей.
Сейчас десятник сообразит спросить: зачем его одного оставил? И разве нельзя было доехать охлюпкой? [31] Тьфу! Быстро повернув жеребца назад, Безносый бросил через плечо:
— Поеду помогу. Со мной не ездите.
Когда Юргут скрылся в темноте, ошеломленный десятник спросил, ни к кому не обращаясь:
— Хай, как так? Разве нельзя охлюпкой доехать? Говорит, за оленем погнался! Разве товарища одного оставляют? Ва?
— Ва?! — дружно откликнулись воины, вложив в это односложное восклицание озабоченность и презрение.
Безносый шагом ехал к лесу, уныло чесал плеткой то затылок, то спину. Как быть? Ясно, что демоны ночи схватили Дзивулла. И скорей всего растерзали. Но если сотник мертв, на стан не вернешься. Чегелай сразу спросит, зачем оставил одного, а? Тогда не миновать аркана. Вот не везет! За измену — аркан, за стрелы — аркан, за нарушение клятвы — опять аркан! А тут еще Дзивулл… Возникло возмущение на сотника. Если погиб, сам виноват. Почему не крикнул: «Жертвую сто баранов!» Кто на это не польстится? Тогда бы Дзивулла не тронули. Ведь оставили в живых Юргута. Хай, в таком деле догадливым надо быть! Или пожадничал?
Приближался лес, темный, зловещий. Показалось, между кустов мелькнули чьи–то горящие глаза. Юргут вспомнил гигантский след ноги алмасты, остановил жеребца. Старые воины говорят, что встреча с диким человеком предвещает беду. Вот и случилась беда! Лесной дух оказался недоволен появлением гуннов в лесу.
Воздух заметно посветлел. Рысьи глаза воина уже хорошо различали в дорожной пыли следы копыт своего жеребца. Безносый досадливо поцокал языком, сплюнул. Они с Дзивуллом уже ограбили несколько могил за Прутом. Ничего же не случилось! Ха, может, оттого эту усыпальницу стерегут чэрнэ, что она — царская? Ясное дело, ее непременно заговорили самые сильные дакийские шаманы. Как он об этом не подумал?! Цх!