Соловый жеребец не хотел возвращаться, упрямился, тревожно всхрапывал. Приходилось его понукать. Воздух стал еще прозрачнее. Скоро взойдет солнце. Вдруг Безносый натянул поводья, замер.
На дороге лежал его браслет. Тот самый, который он пожертвовал духам. Покоился в углублении конского следа. Вокруг ни души. В утреннем свете блестели серебряные лепестки гнезд, а в гнездах — красные гранатовые камешки. Ва, его ли? Безносый потянул из ножен меч, склонился, ловко подхватил украшение на кончик стального жала, поднес к глазам. Сомнений не осталось. Его вещь. Хай, что такое? В растерянности воин уронил браслет. Вновь поднял. От напряжения зачесался лоб, потом вся голова.
А в лесу уже пели свои утренние песни беззаботные птахи. Лес теперь не казался таким угрюмым и страшным. Безносый ожесточенно чесал слипшиеся волосы, шевелил обрубками ноздрей, исподлобья всматриваясь в плотную завесу листвы. Духи не приняли его жертвы? Почему же в таком случае оставили в живых?
Может, оттого не тронули, что он полуримлянин? В детстве мать повесила ему на шею христианский крестик, говорила, что он убережет Юргута от многих опасностей. Безносый долгое время не знал, к кому склониться — то ли к Тэнгри, то ли к Христу. Но мать умерла, а гунны всегда побеждали римлян и готов, которые тоже были христианами. Поэтому он стал приносить жертвы Тэнгри, а крестик на всякий случай спрятал.
А может, духи не осмелились напасть на него потому, что его меч заговорен? Что дакийские шаманы против гуннских! Один Уар чего стоит! Против гуннских никто не устоит! Но ведь и у Дзивулла меч заговорен. Вполне возможно, что и он жив. Но если сотник жив, он не простит Безносому позорного бегства. Ах, как плохо!
С тяжелым сердцем воин въехал в лес в том же месте, где и ночью. Вынул из сумки оставшийся кусочек жертвенного мяса, кинул под куст, привычно произнес заклинание, задабривающее лесного духа. Звериная тропа петляла по дубняку. Попадались мшистые валуны. Встречи с хищниками воин не боялся. Чуткий жеребец подаст тревожный знак. Лесная дорожка то и дело разветвлялась. Задумавшись, Безносый не заметил, как жеребец свернул не на ту тропку. И обнаружил это, только увидев перед собой глубокий овраг. Склоны оврага заросли кустарником, а также оказались оплетенными цепкой ожиной. Из глубины оврага торчали макушки деревьев и еще что–то серое, грузное. Приглядевшись, воин понял: каменная башня. Вон и бойницы чернеют. Странно: от кого защищаться в таком глухом овраге? Пастухи–даки, рассказывая о заброшенном дворце, упоминали и о подземном, ходе. Возможно, подземный ход выводит к башне. Следует запомнить. Безносый повернул жеребца направо.
Ему еще долго пришлось пробираться по мелколесью к скале–останцу. Наконец он разыскал ее. Слез с лошади, вскарабкался на вершину. Солнце взошло над лесом, озарило поминальный храм в лощине. Первое, что увидел Юргут: вороной жеребец Дзивулла спокойно пасется в ограде храма, привязанный на длинной веревке. А ведь они, перед тем как войти в храм, лошадей не привязывали!
Каркая, пронеслась над лесом стая серых ворон–карг. В их криках слышалось что–то зловещее. Безносый терпеливо ждал, присев за кустом, что рос во впадине вершины скалы. И дождался.
Из храма вышел заросший волосами человек в звериной шкуре. Опираясь на дубинку, зорко огляделся вокруг.
Юргут перестал дышать, обрубок его носа потемнел от прихлынувшей крови. Это был не алмасты и не чэрнэ, а самый обыкновенный человек. Издали трудно разглядеть — сармат или дак. Но не гунн. Сарматы, как и вандалы, носят одежду из облегченного меха и не расстаются с копьем. У каждого народа свои привычки. Не знаешь чужих обычаев — не станешь другом. Поэтому крайне важно было узнать — кто это? Из храма вышли еще трое. Двое в шкурах. Сарматы? Третий по одежде гунн. Приглядевшись, Юргут узнал Дзивулла. Руки сотника были свободны, но голова низко опущена. Меч его висел в ножнах на боевом поясе. Ха, это удивительно! Значит, никаких демонов ночи в храме не было?
Все четверо уселись в кружок на корточки, принялись
о чем–то беседовать. Юргута распирало любопытство. Он высовывал ухо из–за куста, прикладывал к нему ладонь, но расстояние было слишком велико. Наконец люди в ограде поднялись. Дзивулл вдруг вынул меч, подал его самому лохматому из тех, кто вышел из храма. Тот принял меч. Сотник подошел к своему вороному, отвязал его, вскочил в седло и поехал к воротам ограды. Безносый стремглав слетел со скалы. Хай, хоть одно хорошо!