Он услышал шуршание травы у себя за спиной и понял, что приближаются несколько человек. Те, кого он видел третьего дня у храма — не воины, с такими справиться нетрудно, даже если их будет небольшая толпа. Лошади перестали пастись, вскинули головы, предостерегающе заржали. Шаги затихли. Но за спиной молчали. Десятник беспечно крикнул:
— Эй, я не враг вам! Подходите и садитесь у костра! Обычай не велит прогонять путников!
В освещенный костром круг вступило несколько человек. В коротких кафтанах, сапогах, в руках крепкие дубинки. Мечей и другого оружия нет. Один из подошедших, темнолицый, скуластый, явно гунн, двое белокурых — готы, четвертый — седой, лохматый — алан. Его Безносый узнал. Это был тот самый, кто вышел первым из поминального храма, когда он наблюдал со скалы.
Выражение чужого лица воин оценивает мгновенно.
Незнакомцы были настроены миролюбиво. Лохматый алан спросил:
— Кто ты и зачем явился сюда?
Безносый отложил в сторону кинжал с кусочком мяса, принял сокрушенный вид.
— Я беглец! Звать Юргут. Мне грозила смерть.
— Разве смерть грозит не каждому воину?
— Меня ожидала позорная смерть, — печально пояснил Безносый. — Убежал сотник Дзивулл, мой друг. Я знал, что он собирается бежать, но не выдал. И был обвинен в измене.
Если Дзивулл у них, чужаки не станут спрашивать, кто такой Дзивулл и куда он сбежал. И точно. Незнакомцы переглянулись, темнолицый гунн спросил:
— Это ты был ночью с Дзивуллом в храме?
— Да. Но мы ничего не взяли.
— Зачем же шли?
Вот глупый вопрос! Безносый почесал лоб, буркнул невнятное. Подошедшие с каким–то странным любопытством следили за ним. От них совершенно не исходило ощущение опасности, так хорошо знакомое воину. Может, пока не поздно, схватить меч? Безносый, заметив, как тотчас напрягся алан, подавил вспыхнувшее желание. Алан добродушно сказал:
— Твои желания, Юргут, отражаются на твоем лице. Не шарь рукой на поясе. Меч на траве. Куда ты собираешься бежать?
— Не знаю, — отозвался десятник. — Встречу хороших людей, присоединюсь к ним.
Алан и гунн подошли к костру, уселись на корточки. Германцы остались стоять за спиной воина, опираясь на дубинки.
— Не угостишь ли мясом? — спросил алан.
Десятник протянул им на широком лопухе кусочки жареного вепря. Подсевшие к костру взяли еду. Кто имеет враждебные намерения, не станет этого делать. Темнолицый сказал:
— Я тоже сбежал. Три года назад. Очень злой был сотник Кашкай из тысячи Овчи Одноглазого. Я убил его.
Безносый ответил, что сотника Кашкая не знал, а Овчи сейчас конюший Ругилы.
— Высоко поднялся Овчи, — заметил гунн. — Звать меня Эрах. А его, — он показал на алана, — брат Тун. Знаешь ли ты о местных разбойниках?
— Ха, конечно! Византийцы их называют скамарами.
— Ты готов присоединиться к тем, кого встретишь. А если скамаров?
— Сражусь с ними! — пылко воскликнул десятник, зная, что эти–то вовсе не скамары. — Разбойникам я враг. Когда гонцом был, много раз с ними бился. Две весны назад мы спасли от скамаров алана Джулата…
Он рассказал об этом случае. Вот прекрасно получилось! Оказалось, что лохматый алан доводится Джулату родичем.
Дальше пошло легче. Брат Тун сделал знак Эраху, они поднялись, отошли от костра, стали что–то горячо обсуждать с готами. Толковали долго. Готы, кажется, протестовали. А гунн и алан их уговаривали. Наконец подошли к костру уже все четверо. Тун спросил:
— Это ты, Юргут, третьего дня колотил бревном в железную дверь во дворце?
Юргут насторожился. Если спрашивают, значит, видели. Откуда наблюдали? Впрочем, какой шум тогда подняли! Он ответил, что да, колотил, потому что послал Чегелай. Теперь насторожились пришельцы.