У подошвы кургана толпились телохранители. Десятник Тюргеш, поглядывая на мрачно застывшего тысячника, догадывался, что Чегелай томится от вынужденного безделья, потому и мечется по степи, что рука его жаждет рукояти клинка, а душа — славы. Но разве добудешь славы, если ты приставлен сторожем к аланам и вандалам [5], а те давно уже ушли за хребет!
Лошадей охраны тревожил запах волка, они всхрапывали, прядали ушами, беспокойно пятились. Тюргеш потыкал рукоятью плети шерстистый впалый бок зверя.
— Ловко он его! Могуч Чегелай!
— Три года назад я убил плеткой двух волков, — равнодушно отозвался силач телохранитель. — Когда был гонцом. Вез вино дяде Ругилы Баламберу.
Воин был молод, свиреп с виду, с длинными, распущенными по широким плечам волосами необычного для гунна соломенного цвета. Впечатление жестокости его словно вырезанного из темного камня лица усиливал обрубленный наискосок нос, отчего ноздри казались чернеющими впадинами. Воина так и звали — Безносый, хотя имя ему было Юргут. Тюргеш, зная, что у Безносого нет большего желания, чем стать десятником вместо него, слишком пожилого, сказал деланно–равнодушно:
— Ха, после того пира Баламбер скончался!
— Византийская амфора была запечатана. Ты хочешь сказать, Ругила умертвил своего дядю, чтобы занять его место? — Глаза телохранителя недобро сощурились.
— Откуда мне знать! — бросил Тюргеш, отъезжая.
Этот Юргут слишком догадлив. Недаром его мать — римлянка. Правда, ничего плохого в этом нет. Но и хорошего мало. Однажды Тюргеш выручил его в битве на Варухе, когда на Юргута насели сразу пять маркоманов [6]. Вспомнив, он пожалел, что выручил. В той битве Юргуту и отрубили полноса. Лучше бы весь вместе с языком. А еще лучше — всю голову. Странно, в опасности гунн не раздумывая бросается защищать сородича, а в мирное время легко может стать врагом. Почему так? Главное, все знают, что Ругила отравил Баламбера, но вслух не говорят. Чегелай приблизил к себе Безносого в расчете на будущее: тот владеет языком и письменностью латинян. Единственный из всей тысячи. Вот как далеко некоторые смотрят!
— Ва, Тюргеш! — проревел с вершины Чегелай.
Когда десятник вскачь поднялся на курган, тысячник
молча ткнул плеткой в сторону востока.
По караванной дороге стремительно догонял воинов Чегелая небольшой конный отряд, и у переднего- всадника на пике что–то трепетало. Холодея от мысли, что может ошибиться и тогда Чегелай поймет, что десятника пора в обоз, Тюргеш скорей догадался, чем увидел: на пике переднего — красный флажок. Срочный гонец!
2
А было это в весенний месяц Первых Ручьев, когда особенно бурно идут в рост травы, когда девушки и парни возле вечерних костров затевают любовные игры, а жалобные крики появившихся на свет ягнят распирают грудь гунна сладкой надеждой.
Гонец передал Чегелаю приказ прибыть к темник–тархану [7] Огбаю, захватив по пути византийца–строителя Петрония Каматиру.
— Где этот византиец? — спросил Чегелай.
— У готского вождя Витириха, — ответил гонец и строго добавил: — Велено привезти Каматиру, если даже Витирих будет возражать!
Чегелай бросил ему монету, гонец ловко поймал, попробовал на зуб, спрятал, понизив голос, сказал:
— Огбай болен. Боится гнева Ругилы. Не знаю почему, но виной тому византиец. Дай еще монету!
Чегелай поморщился, но дал. Смышленое лицо воина просияло, он выглянул из шатра, приблизился к тысячнику, шепнул:
— Племянники враждуют между собой!
— Чьи племянники? — сделал вид, что не понял, Чегелай.
— Племянники Ругилы — Бледа и Аттила. Бледа старший, но Аттила хитрей! Больше ничего не скажу. Думай сам. О монетах не жалей. Правильно рассудишь, получишь место Огбая.
После отъезда гонца Чегелай велел шаману совершить на походном бронзовом алтаре жертвоприношение богине пути Суванаси и вызвал к себе прорицателя Уара. Тот явился, медлительный, ожиревший, с сырым, словно кусок мяса, лицом, с оцепенелым взглядом, замер у входа, сложив на толстом животе руки, похожий на каменное изваяние, что стоит на развилках степных дорог. До недавнего времени Уар был неплохим воином, правда, сообразительностью не выделялся и не годился даже в десятники. Но однажды в скоротечном бою с сарматами его ранили в голову, а когда знахарь вылечил его, вдруг поумнел. У него обнаружилась необычная память, он запоминал все, что видел и слышал, мог в подробностях поведать, что происходило десять, а то и пятнадцать лет назад. Более того, из Уара вдруг стал говорить чужой, пугающе–таинственный голос. Причем Уар совсем не шевелил губами. Незнакомый голос предвещал будущее. И то, что он говорил, сбывалось. Так, перед походом в Сирию Уар предрек смерть близкому родичу Чегелая. Чтобы спасти родича, тысячник оставил его охранять кочевье. И что же? Тот утонул при переправе стада через реку. Уара побаивались и почитали. Немногие решались спрашивать его о сокровенном.