Ну и нюх у ребят, подумал он, оставшись один на один со штангой. В момент срисовали. Хоть никуда не выходи.
Потом уже, дома, наворачивая бифштексы с луком и хорошо прожаренной картошкой, запивая добрым датским пивом, он вспомнил этот эпизод и, проведя аналогию, как-то незаметно перескочил мыслями на роботов-преследователей. Тут, наверное, дело вот в чём. Когда начинаешь о них думать, излучаешь какую-то определенную вибрацию, которая тут же ими фиксируется. Типа того, как если уставиться Ланкастеру в затылок и думать: ну и осел же ты, приятель, — тот начнет нервничать и озираться, ибо уловит направленную на него вибрацию. А ведь у роботов детекторы, или как их там, много мощнее, чем органы чувств у человека.
Значит, не нужно о них думать. Но как о них не думать?..
На следующий день Галахер поздоровался с Ланкастером, как со старым знакомым. После тренировки Ланкастер подошел к нему и сказал:
— Послушай, Джон. Тебе нужно обязательно встретиться с моей бабушкой.
— Это зачем? — осведомился Галахер, направляясь в душ.
— Тебя что-то гложет, Джон, — сказал Ланкастер, следуя за ним. — Бабулька непременно поможет. Она у нас классно раскладывает карты.
— С чего ты взял, что меня что-то гложет?
— Взгляд у тебя пустой. Так бывает, когда много думаешь о своём.
Они вошли в душевую, стянули плавки, включили душ. Разговаривать здесь было бесполезно — вода шумно стегала во всех кабинках.
А что бы, собственно, не пообщаться с бабулей? — подумал Галахер. Чем возвращаться в конуру. Поднадоела малость конура-то, сижу, как червяк в яблоке. Вот жизнь, а? И деньги есть, и времени навалом, а живешь, как крот.
— Эй, Энди, — заорал он, перекрывая шум воды. — Ладно.
— О-кей, — проорал в ответ Ланкастер…
Ланкастеру жуть как понравился «Ягуар». Усевшись рядом с Галахером на вместительное кожаное сиденье, он уставился на шикарную приборную доску с многочисленными кнопками и ползунками, восхищенно поцокал языком и пробормотал совсем как мальчишка: «Чтоб мне лопнуть».
Ланкастеры жили в большой четырехкомнатной квартире. Одну комнату занимали родители, которые сейчас были на работе, одну бабушка, одну, самую маленькую, Энди, оставшаяся была общей. Не сказать, чтобы жили бедно, квартира была неплохо обставлена, но и не больно-то богато. Компьютера не было, на единственной машине, стареньком «Ровере», ездил папаша, Энди к машине не подпускали.
Кстати, Энди, несмотря на его внешнюю возмужалость, едва стукнуло семнадцать.
Бабушка у Энди была маленькая, седенькая, говорящая неспешно, взвешенно.
Гадать сели в большой комнате за стол, накрытый бархатной скатертью, под громадный абажур.
— Энди у нас вундеркинд, — сказала бабушка, неторопливо тасуя карты. — Говорит — зачем мне школа, если я буду чемпионом? Читать-писать, мол, умею, считать тоже. Зачем мне биология на подиуме? Вот вы, Джон, тоже спортсмен. Вам на подиуме понадобилась биология?
— Нет, — ответил Галахер, с ухмылкой посмотрев на юного оболтуса. Энди в ответ ощерился и покрутил пальцем у виска: совсем уже, дескать, от старости свихнулась.
— А то еще есть вундеркинды, которые лбом кирпичи расшибают, — продолжала бабушка, раскладывая карты на кучки, откладывая в сторону верхние, вновь собирая в стопку и вновь раскладывая на кучки. — Этим, наверное, и читать-писать не надо. Голова-то совсем не для этого нужна, а чтобы кирпичи расшибать. Верно, Энди?
— Не отвлекайся, бабуля, — сказал Энди и подмигнул Галахеру: вот, мол, бабуля заливает, ухихикаешься. Совсем уже крыша поехала.
Бабушка начала споро раскрывать карты. Разложив их перед собой веером, она помолчала, изучая расклад, потом сказала:
— Ну что, молодые люди, начнем?.. Вы, сэр, человек очень богатый, но богатство ваше какое-то странное — висит между землею и небом и не больно-то им распорядишься. У вас, сэр, дирижабль, набитый ворованными картинами?
— Нет, что вы, — скромно ответил Галахер.
— Вот тут рядом с вами три молодых человека, — сказала бабушка. — Вы весьма близки. Извините, сэр, вы не голубой? Я слышала, штангисты этим балуются.
— Упаси Бог, — ответил Галахер. — Гадость какая.
— Я вам верю, Джон, — сказала бабушка. — Просто когда рядом в раскладе не девы, а мужи, да еще трое, да еще указывающие на тесную связь, поневоле призадумаешься. Но я вам верю.
— Мы дружим с детства, сейчас временно расстались, — ответил Галахер. — Но нас трое, а не четверо.
— Трое-четверо — это достаточно близко, согласитесь, — сказала бабушка, вглядываясь в карты. — И всё-таки, богатство ваше сомнительного свойства, молодой человек. Если вам неприятно слушать, скажите.
— А? — встрепенулся Галахер. — Продолжайте, продолжайте, мэм.
Энди Ланкастер смотрел на него с восхищением. Вот это да! Вот это закруточки! Кто бы мог подумать.
— Богатство притягивает к вам какие-то силы, — сказала бабушка. — Тут джокер, а джокер не может быть человеком. Признайтесь, сэр, вас преследуют? Вы от кого-то или от чего-то драпанули? Можете не отвечать, но если ответите, я скажу, кто вас преследует.
— Драпанул, — ответил Галахер.
— Здорово, — пробормотал Энди.
— Вы верите в НЛО, в инопланетян? — спросила бабушка. — В подземную цивилизацию? В псевдолюдей?
— Некоторых я видел, как вас, мэм, — ответил Галахер.
— Именно эти силы вас и преследуют, — сказала бабушка. — Теперь я понимаю природу вашего богатства. Вы взяли у «них» что-то, «им» принадлежащее. Это то же самое, сэр, что взять что-то с кладбища. За этим придут.
— Класс, — выпалил Энди. Нравилось ему это, ох как нравилось.
— Вот что значит молодой негр — сплошные эмоции, — сказала бабушка и вгляделась в карты. — Ага, вот и дамы. В ближайшем будущем возможно насилие от дам. Уж не знаю, приятно это будет или не очень, но я бы на вашем месте поостереглась. Так, дальней дороги нет, казенного дома нет. А теперь скажите-ка мне, сэр, не являлся ли вам во сне серебристый человек?
— Нет, — ответил Галахер.
— Странно, в картах присутствует лунный человек, — сказала бабушка. — Знаете, что это такое?
Глава 18. Память мы тебе закоротим
Проснувшись, Лео Леванди открыл глаза. Сквозь серый полумрак угадывался высокий каменный свод. В следующее мгновенье зрение прояснилось, полумрак рассеялся, и Леванди увидел, что свод имеет форму купола, идеально ровного купола, и выкрашен в белый цвет. А может, он не был выкрашен, может, он изначально был белым.
Далее, будто по команде, будто из ушей вынули вату, заработал слух. Что-то неритмично затикало, раздались шаги, коротко пропиликал какой-то электронный инструмент и механический голос сказал:
— С прибытием, приятель.
Распростертый на отшлифованном каменном постаменте Леванди приподнял голову.
Он находился в маленьком отсеке с невысокими стенами из белого мрамора. Вокруг угадывалась огромная пещера, в которой происходило что-то своё, незнакомое и непонятное. У изголовья стоял и смотрел на него гигант с грубым длинным лицом, в мокром резиновом переднике.
— Привет, Лео, — сказал гигант густым механическим голосом. — Я Мамаут.
Леванди вспомнил вдруг то, что предшествовало его появлению в пещере и, опустив голову, закрыл глаза…
Было еще светло, и улицы были полны народа, а человек этот, совершенно незнакомый, самой заурядной внешности, шел и шел за ними, и Мария сказала: «Лео, сделай что-нибудь, этот козел никак не отстает», — и Леванди показал ему, что перережет глотку. Просто так показал, чтоб отстал. У него, у Леванди, и ножа-то при себе не было, сроду не имел при себе ножей, хотя все, кто узнавал, что он итальянец, сразу начинали смотреть на него, как на мафиози. А какой же он мафиози? Ученый не может быть мафиози, будь он трижды итальянец.
Тип этот как-то потерялся сзади, потом возник в пустом переулке, вывернулся, как чертик, из-за мусорных баков в двух шагах впереди, и в руке у него был кривой сверкающий нож, и от него было не уйти, потому что он тут же ударил в живот, после чего повернулся к Марии. И она закричала…
Леванди замычал, а Мамаут сказал деловито:
— Спокойно, спокойно, Лео. Всё хорошо. Благодари Бога, что получил оболочку, а то бы гнил где-нибудь на свалке.