Модель промолчала.
— Разумеется, прав, — самому себе ответил Робинсон и посмотрел на экран монитора. — Вот еще расшифровки. Модель, резвясь, превратилась в ожерелье. Почему «резвясь», по какому поводу «резвясь» — непонятно. Далее: катер каменюгами обстреливал Мамаут. Кто есть Мамаут, не нам знать. Ну и, наконец, самое главное: сокровища меченые. Счастья тому, кто ими обладает, они не принесут.
Он откинулся в кресле и зевнул, пробормотав вслед за этим: «Придет громила Мамаут, рога поотшибает».
Шоммер угнездился на старинном диване рядом с безмолвным Галахером. В зад ему сейчас же, тренькнув, впиявилась твердая пружина. Робинсон сволок в своё логово всё старье от бабушек-дедушек и категорически не хотел с этим расставаться.
— В смысле, нужно сдать всё оптом? — нарушил молчание Галахер. — Тогда потеряем 50 %.
— А эта Мо не врёт? — недоверчиво спросил Шоммер. — Всё-таки, казачок засланный, считай — шпион. Может, её закопать, чтоб не стучала?
— Что скажешь, Мо? — сказал Робинсон. — Может, тебя закопать где-нибудь на свалке? Или в выгребной яме утопить?
В недрах Модели загорелся ядовито-зеленый огонек.
— Попробуй, — проквакала она голосом простуженного гномика и вдруг стремглав унеслась вверх, с легким треском прошив деревянный потолок.
Все посмотрели на потолок, там зияла черная дырка.
Секунды через три, прошив панельную стену, Модель влетела в кабинет и застыла в дюйме над столом — точно в том месте, где находилась ранее.
Эта тварь была почище пули, попробуй догони пулю. Попробуй останови пулю — ладонь прошибет.
Глава 6. Национальный банк
— Было бы нужно, она давно бы вернулась на остров, — сказал Робинсон, осмотрев Модель и не обнаружив на ней, только что поработавшей снарядиком, никаких повреждений. — Ей это не нужно. Мо у нас умница.
В недрах Модели замерцал рубиновый огонек.
— Надоело быть игрушкой, — заявила она. — Здесь интереснее. Здесь друг Роби, друг Пенти. Надоело быть мудрой, хочется побыть тупой и загадочной. Вы не представляете, как приятно наводить тень на плетень.
Редактор на экране вдруг исчез, вместо него возникла и начала набухать малиновая капля с бахромой по краям, потом эта капля лопнула, рассыпавшись на сотни капелек, и капельки эти, весело напевая тонюсенькими голосами, начали водить многоярусные хороводы, выстраивать сложные фигуры, уходить куда-то строем, вновь появляться с бодрой песней.
— Друг Пенти, — сказал Робинсон в совершеннейшем восхищении. — Обратите внимание, господа, она даже не подключилась к Пентиуму. Хотя, чего вам обращать — пеньки-с.
— Ты вот что, умник, — произнес Шоммер. — Чем тут дурака валять со своей любимой Мо, давай-ка лучше думать, куда можно сбыть груду золота. Чтоб в накладе не остаться. Верно, Боб?
— Верно, — согласился Галахер. — Но вещица забавная.
Он кивнул на Модель. Это движение сдвинуло в его голове какой-то переключатель, и он довольно неожиданно для себя изрек ровным голосом:
— Сдать в банк на хранение. Оценить. Если что-то с драгоценностями случится, нам вернут стоимость.
Робинсон посмотрел на него, поморгал в задумчивости, потом сказал:
— А что. Идея классная…
Ночью бука Мамаут не пришел, а утром они отвезли упакованные в сумки драгоценности в Национальный Банк, где последние были оприходованы на предъявителя, как активы фонда милосердия армянской диаспоры, и оценены аж в пять миллиардов долларов.
В полдень Шоммер нос к носу столкнулся со спешащим куда-то знакомым евреем, и тот сообщил ужасную новость — на лавочку Годовича час назад совершено бандитское нападение. Всё разграблено, сам Изя убит, жена ранена в живот и долго не протянет. Годович был тем самым скупщиком, что приобрел у Шоммера два колечка.
Вот оно. Началось. У Шоммера похолодело в копчике.
Где-то за полночь патрульные полицейские обнаружили в стене Национального Банка со стороны переулка пролом, куда свободно мог въехать грузовик.
Охрана была растерзана самым бесчеловечным образом, а к святая святых Банка — хранилищу — от пролома сквозь крепкие стены проложен тоннель. Кому-то легче было проломить стены, чем вышибать двери.
Массивная решетка из стальных прутьев толщиною в палец, перекрывающая вход в хранилище, которое занимало два подземных этажа, была прорвана в центре, а прутья отогнуты так, чтобы не мешали пройти. Как будто это была алюминиевая проволока. Судя по размерам дыры, в неё пролез широченный здоровенный дядя, кстати не оставивший на металле ни клочка одежды.