Вспомнив о своей прическе, я сделал вид, что поправляю ее, и стал часто-часто водить ладошкой по голове, надеясь хоть так прикрыть это безобразие.
- Ты не скреби башку! - рассердился Маркиз. - Ты стой, и делай вид, что тебе все безразлично, что все так и должно быть, тогда на тебя перестанут обращать внимание.
- С такой маскировкой на нас на улице даже собаки оглядывались, проворчал я. - Тоже мне - настоящие сыщики! А ты говорил, что нас никто не узнает, так мы изменились!
- Конечно, настоящие! - невозмутимо возразил Маркиз. - Вот скажи честно - вчера на тебя хоть кто-то оглядывался?
- Вчера не оглядывались, - с едва скрытым сожалением вспомнив вчера, ответил я.
- Вот видишь! - радостно заорал Колька. - А сегодня оглядываются! Значит, не узнают!
Я подумал, что с такой шевелюрой меня родной дед вряд ли узнает, и нехотя согласился, что в чем-то Маркиз прав. Может быть, в таком виде Черный Монах нас и вправду не узнает.
В это время пришел бригадир, худой, мрачный человек с клокастой рыжей бородой и стриженной наголо головой под облупленной каской. Он резко отличался от веселых и крепких реставраторов фирмы "Лад", вышедших на работу, как на праздник: весело и в чистеньких, ярких комбинезонах. На бригадире даже фирменный комбинезон висел мешком. К тому же он сразу же разворчался на рабочих, что они медленно ведут кладку, и раздраженно заметил, что, слушая его, они постоянно заглядывают бригадиру через плечо.
Он рассерженно обернулся, посмотреть, на что же засматриваются его рабочие, в ужасе пошатнулся, замахал в воздухе руками и свалился с узкого мостика.
Хорошо, что мостик был низко, на уровне первого этажа. Плохо было то, что под самым мостиком стояло корыто с раствором. В него-то и угодил бригадир по самые колени.
Бригадир наорал на реставраторов за то, что они расставили повсюду корыта, потом стал орать на нас, что ходят тут посторонние, непонятного окраса и мешают работам.
Он направился в нашу сторону, явно не с дружескими намерениями, я ухватил Кольку за рукав и потянул со двора, но он вырвался и заорал бригадиру, который от неожиданности остановился:
- Нас нельзя гнать! - орал вдохновенно Маркиз. - Мы члены союза юных журналистов! Мы пришли, чтобы написать о реставраторах фирмы "Лад"! Если вы нас прогоните, мы позвоним в вашу фирму, и вас уволят за то, что вы лишили их рекламы!
Бригадир мрачно посмотрел на быстро застывающий раствор, плюнул и пошел со двора. С каждым шагом ноги его сгибались все хуже, и вскоре он шел на абсолютно прямых ногах, не сгибая колен, напоминая статую Командора.
Реставраторы вернулись к работе, на нас перестали обращать внимание, видимо привыкли. Мы с Маркизом забились в угол двора и сели на скамейку.
- Может быть, Черный Монах не придет? - спросил я, мне как-то надоело быть настоящим сыщиком.
- Как же! - воскликнул Маркиз. - Куда он денется? Вот он!
Монах Александр входил в монастырский двор. На этот раз он был опять не в рясе, а в линялом джинсовом костюме, волосы были собраны на затылке в хвост, на ногах все те же громадные белые кроссовки. Он был явно чем-то озабочен. Рассеянно оглядел двор, даже не обратив на нас внимания, так же рассеянно поздоровался с реставраторами, и стал кого-то ждать, наверное, бригадира.
Тот пришел в обычном костюме, успел переодеться. Черный Монах тут же подбежал к нему. Бригадир стоял на том же мостике, с которого свалился в раствор, а монах Александр рядом на земле. Даже стоя на мостике, низенький бригадир был почти одного роста с Черным Монахом.
- Нужно послушать, о чем они говорят! - гаркнул Маркиз.
- А как мы к ним подойдем?
- Давай играть в салки! Только голову наклоняй пониже, чтобы монах Александр нас в лицо не узнал!- заорал Маркиз. - Будем бегать вокруг них и все услышим!
Не дожидаясь согласия, он хлопнул меня по плечу с таким энтузиазмом, что я чуть с лавки не свалился, и заорав:
- Чур, я не салка! - помчался к реставрируемому флигелю и стал носиться вокруг него.
Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Маркиз, увидев, что я включился в игру, увеличил скорость. При этом так низко наклонял голову, что бежал почти на четвереньках, и обзор у него был сокращен до минимума. Пробегая в очередной раз мимо бригадира и монаха, Маркиз врезался в мостки, перелетел через них, а бригадир полетел опять в то же злосчастное корыто с раствором...
Вы никогда не слышали, как кричит раненый носорог? Я, кажется, слышал. Это ужасно. Нас с Маркизом с монастырского двора как ветром сдуло.
Остановились мы только возле моего дома.
- Ну, и что ты услышал? - отдышавшись, спросил я.
- Они договорились встретиться через час в летней кафешке на Пречистинке!
- Ну, ты даешь! - восхитился я, удивляясь, как это он успел на такой скорости что-то услышать.
- А то! - Маркиз гордо выпятил цыплячью грудь. - Давай быстро переоденемся и вперед!
- Думаю, что нам нужно сменить не одежду, - возразил я.
- А что?! - удивился Маркиз.
- Прически!
- Не успеем! Для этого надо мыть голову...
- Не надо мыть голову, - вздохнул я. - Пошли...
Через десять минут мы выходили из парикмахерской одинаково постриженные наголо.
- Ну что это такое?! - возмущался Маркиз. - Голова голая, как коленка!
- Это лучше, чем голова, похожая на клумбу, - твердо возразил я. Пойдем к кафешке, нужно место занять для наблюдения. Мы вот тут бегаем, суетимся, прическами страдаем, - я со вздохом сожаления погладил себя по непривычно гладкой макушке. - А картину эту, "Бобыля", совсем другие люди украли, а не бригадир с монахом Александром. И Александр этот самый обычный монах, а никакой не Черный. Навыдумывали мы с тобой...
- Да?! - даже задохнулся от возмущения Маркиз. - А портрет Пугачева мы тоже выдумали? Или это мы с тобой его нарисовали и в тайник положили?
- Он в этом тайнике, может, лет двести лежит, и его никто даже и не видел.
- Да нет, кому-то его, наверное, показывали, хотя бы тайком, - не очень уверенно возразил Колька.
- Кому же это, интересно, его показывали? - ехидно спросил я.
- Кому, кому! - огрызнулся Маркиз. - Отстань! Кому надо, тому и показывали! Пушкину! Вот кому!...
глава девятая
Кому портрет Пугачева показывали?
Никитка так и прижился в монастыре. Прожив там год, он скопил денег и отправился в свою родную деревню, но оказалось, что мать его умерла, а отец собрал детей и ушел на заработки. Ушел, да и не вернулся, сгинул, словно его и не было.
Погоревал Никитка и отправился в Оренбург, там встретился с дядькой Кириллом, который ему очень обрадовался. Дядька за это время сильно сдал, как-то сразу постарел, постоянно кашлял и мерз. Отца он тоже не видел. Никитка оставил дядьке Кириллу немного денег, гостинцев от сестры и попросил, если встретит отца, передать, что Никитка служит в Москве, в Зачатьевском монастыре. Ему там хорошо, сытно, и работа по душе.
Они посидели с дядькой Кириллом, повспоминали, да и распрощались, путь обратный по тем временам был ох какой не близкий. Дядька обещал в Москву наведаться, сестре приветы передавал, но сердцем чувствовал Никитка, что дядька Кирилл не соберется в Москву. А если и соберется, то сил дойти не хватит.
С тяжелым сердцем и великой грустью покидал Никитка родные края, понимал, что вряд ли когда еще сюда вернется.
Так и случилось. В тихих монастырских трудах текли годы. Никитка взрослел, а вечерами тешил собиравшихся к нему на огонек монахинь сказками, которых знал от бабки, сельской сказительницы, великое множество. Память у Никитки была чудесная, и почти все сказки он запомнил на слух. Кое-что пересказывал, а что-то и сам сочинял.
Вскоре монахини разнесли по городу весть про сказочника Никиту. Стали к нему из любопытства знатные люди заглядывать. Иногда даже специально за ним коляску присылали, господа просили приехать вечером сказки порассказать.