Поэтому он, не раздумывая, купил снова три билета на самолёт из Китая в Монголию. Он хотел познакомить родных со своей Спутницей и хотел показать ей те места, где выросли он и Наран. Хотел увидеть ее глаза, когда перед ней раскинутся цветные шатры кочевников, хотел услышать ее восторженный голос от красот бескрайней степи, хотел почувствовать ее трепет при знакомстве с могучей ордой дружелюбной семьи.
А потом, после вереницы этих событий, он хотел мягким поцелуем разбудить Алису, усадить ее на лошадь и ускакать вместе с ней — далеко, туда, где горизонт подернут дымкой на рассвете, туда, где воздух дрожит под розоватыми лучами восходящего солнца, туда, где можно услышать только крики птиц в вышине и шелест травы под ногами.
И, конечно, там их скоро нагонит Наран, загнав свою лошадь и, как разбойник с большой дороги, заставит их остановиться.
Где-то там — среди бледно-зелёной травы под прозрачными облаками на голубом небе — Хан бросит широкий плед с древними замысловатыми узорами и повалит на него Алису. Он будет целовать ее нежную шею и сладкие губы, будет заглядывать в медовые глаза, затягивающие темнотой желания, будет ласкать ее руками до тех пор, пока она не начнёт умолять. Умолять продолжить, умолять остановиться. Умолять Нарана присоединиться, умолять их обоих исчезнуть. Она всегда так противоречива в эти моменты…
Но и Хан, и Наран сделают то, единственное, чего она по-настоящему желает. Дадут ей то самое, о чем беззвучно прошепчут её губы. Исполнят всё то, что до сих пор стыдливо прячется в уголках её души. Они вдвоём станут её джинами, её волшебниками, её чародеями. А она станет их искрой, их точкой взрыва, их личной квинтэссенцией.
И великая степь будет тому свидетельницей — как трое таких разных станут одним целым, единым и неделимым — настоящим сокровищем.