Поэтому он и сейчас хмуро произнес:
— Бросьте дурака валять, ребята. Да и мяч совсем новый. Жалко ведь.
Однако Игорь живо воспротивился:
— Тебе-то чего? Пусть лупят. Все равно не попадут. Здесь, как я вижу, нет ни Пеле, ни Гаринчи.
Я не понял:
— Кого нет?
Игорь перевел на меня глаза, произнес с чуть приметной издевкой:
— Мировых футбольных звезд, понял? Эх ты, темнота.
Пашка как раз готовился ударить по мячу, но попридержал ногу.
— Темнота, верста, глиста… — И добавил с вызовом: — Если ты такой меткач — покажи. Мы посмотрим. Поучимся.
Я почему-то был уверен, что Игорь не решится, отшутится и уйдет, но он пренебрежительно пожал плечами, спокойно шагнул к мячу, покатал его ногой и без всякой подготовки, будто шутя, ударил по нему. Мяч резко торкнулся в стену и тут же оглушительно хлопнул — угодил прямо в гвоздь.
Был ли это наметанный удар или просто случайный — не знаю. Но все мы были ошарашены. Особенно Детеныш. Он все еще не мог поверить в беду, торопливо ощупывал мяч, который испускал последний дух. Юрка растерянно улыбался и все повторял, как заводной:
— Неужто попал, а? Неужто проткнул?
Колька бросил хмурый взгляд на Игоря, произнес глухо:
— Эх ты…
И отвернулся.
А Игорь улыбался.
Он был, наверное, красивым, этот Игорь Денисов: большие темно-карие глаза, длинные изогнутые ресницы, как у девчонки, ровные белые зубы. Но мне он не понравился. Не понравился тем, как глядел на Детеныша, который продолжал мять свой издыхающий мяч, как улыбался.
— Финита ля комедия, — произнес он, — что по-французски означает «наше вам с кисточкой». — Обернулся к Клюне и, копируя его, выпалил: — Вот таким макаром, салом по сусалам.
Пашка не нашелся, что ответить. Игорь приставил к уху ладонь, спросил дурашливо:
— Что? Ничего не слышу! Повтори еще раз.
— Пошел-ка ты отсюда, — наконец выдавил Клюня.
Игорь обрадовался:
— Верно! Давно пора домой. Идем, Колька, а у них есть над чем поразмыслить.
И он все так же дурашливо помахал нам рукой.
— Не забывайте. Ходите в гости. Если можно — пореже. Мы были жестоко посрамлены и обижены.
— Сволочь, — хрипло произнес Пашка. — Надавать бы ему по этим самым сусалам.
Я вполне разделял Пашкино желание, однако промолчал: чего после драки кулаками махать?
— Ладно, не кипятись. Авось, подвернется случай… А ты, Юрка, брось уж так переживать: заклею я твою камеру, лучше прежней будет.
Глава четвертая Если бы да кабы
Я так и думал: к нам в село по своей воле вряд ли кто приедет. Или забота какая-нибудь заставит, или беда.
Оказывается, Игорь тоже прикатил в Ключи не из любви к сусликам и запаху полынка. Родители отправили его сюда не то в наказание, не то на воспитание к дяде.
Что Игорь натворил там, у себя дома — никто не знал. Даже Алька Карасин не мог толком разнюхать этого.
— Кажись, он побил кого-то со своими дружками-приятелями. А может, и еще чего похуже… — И, как всегда, приглушил голос почти до шепота, огляделся опасливо: — Только, братцы, яснее ясного: дело тут пахнет карасином. Милиция, кажись, ввязалась… Как бы его не того, Игоря-то этого…
Но время шло, а Алькины опасения не сбывались. Зато мы помаленьку узнавали от Альки разные другие новости: что отец Игоря работает научным сотрудником в каком-то институте, а мать — директорша магазина, что Игорь уже второй год занимается в спортивной школе в футбольной группе, что у него есть мопед «Верховина» и магнитофон с «классными записями?!
Мопед Игорь, понятно, оставил дома, а вот магнитофон привез с собой — небольшой такой и очень красивый, работает и на батарейках, и от электрической сети. И он, Алька, слушал эти записи. «Штучки — волосы дыбом! Рок-музыка называется. Заграничная». Узнали мы, что папа Игоря стоит в очереди на машину и, наверное, в будущем году уже купит «Жигули». Но лучше бы, конечно, «Ладу» или «Ниву»: не так примелькались.
Что еще? Игорь в семье единственный, и отец с матерью дрожат над ним, как над стеклянным. Они готовы сделать для него все, что он пожелает. И «Жигули» отец покупает, собственно, для Игоря: как только он, мол, получит право водить машину, а машина уже вот она — садись и катайся сколько душе угодно.