Я забыл на время о своих горестях: приятно, когда о твоем односельчанине говорят так хорошо! Посмотрел в зал — как там народ? Всем, видимо, тоже нравилось, что и как рассказывает Бачурин: слушали его, то тревожась и хмурясь, то улыбались, весело переглядываясь друг с другом.
А Бачурин рассказал о том, как они ходили в разведку, как перебирались за линию фронта, как брали «языков», как в коротких и яростных схватках с врагом теряли своих товарищей, что почти во всех боевых вылазках участвовал Максим Петушков и не было разведчика смелее и надежнее его.
— Он, нам казалось, совсем не боялся смерти. По крайней мере никто из нас ни разу не видел, чтобы он в какой-то опасный момент растерялся или спасовал. Наоборот, всегда подбадривал, говорил: «Не трусь, ребята, для нас еще не отлита фашистская пуля». Однако смерть уже ходила где-то рядом с нами… Как-то раз к нам в блиндаж пришел командир, пасмурный, озабоченный. Мы сразу смекнули: не иначе предстоит какое-то особое серьезное дело. И точно: оказалось, срочно нужен «язык» и не просто какой-нибудь рядовой фриц, а офицер, желательно постарше чином.
На поиск мы пошли впятером. Командиром группы был назначен старшина Силантьев, был у нас такой архангельский мудрый, неразговорчивый мужичок. Не стану я рассказывать о том, как мы перебирались на ту сторону фронта, как четверо суток хоронились по немецким тылам, выслеживая подходящего фашиста. Расскажу о главном…
Бачурин примолк, и в наступившей тишине не слышно было даже шороха, лишь позванивали медали Кузьмы Игнатьевича Батракова. Детеныш сидел рядом с дедом Ишутиным, весь подавшись вперед, словно Бачурин тянул его к себе невидимыми нитями.
— Мы отыскали своего фашиста, — произнес Бачурин. — Это был капитан, худой, узкоплечий, однако же оказался крепким: не смогли взять без шума. Началась суматоха, пальба. И дело наше сразу пошло кувырком. Силантьев приказал троим: мне, Максиму и Феде Чугунову, самому могучему хлопцу нашей разведки, по-быстрому уводить пленного, а сам со своим товарищем-земляком остался прикрыть нас. Уводить-то уводить, а куда? Дорога, по которой мы должны были возвращаться, оказалась перекрытой. Мы замешкались. Силантьев махнул рукой вправо, где тянулся неглубокий овраг, выкрикнул: «Туда и к лесу! Быстро!» Мы бросились к оврагу, гоня перед собой пленного. Пока наши товарищи вели бой, мы успели добраться до леса. Остановились передохнуть. Позади все еще гремели выстрелы. Но вот прострочила последняя какая-то куцая очередь и все смолкло. Каждый понял: друзей нам не дождаться. Мы шли всю ночь, а к утру выбрались к какой-то небольшой полуразбитой деревушке. Сверились по карте — Малые Комарики. Максим присвистнул: «Ого, вот это дали крючок! Теперь до вечера разгибать придется». И только он сказал это, за кущей деревьев послышался мотор автомашины. Гуденье быстро приближалось и, наконец, где-то близко оборвалось. Мы замерли: кто? Но долго гадать не пришлось: раздались немецкие команды, крики солдат. Облава! Мы переглянулись: что делать? Максим нашелся первым: «Надо обходить деревню с другой стороны. Вот тут, по этим кустам». И мы побежали, подгоняя своего фрица. Но едва пробежали метров двести-триста, как позади захлопали выстрелы. Я оглянулся и тут же почувствовал удар в плечо. Упал. Ко мне подскочил Максим, спросил: «Двигаться сможешь?» — «Не знаю, — говорю, — попробую». Поднялся, будто ничего, только пошатывает. «Ну, а теперь, — произнес Максим, — жмите, ребята, сколько сил хватит и во что бы то ни стало доставьте фрица к своим. А я… Попробую подольше задержать гадов. Бегите…» Спорить не приходилось… Мы бросились вперед, а Петушок наш остался…