— Ей-богу, кузиночка, король Генрих III сделал большую ошибку, не женившись на вас!
Эти простые слова произвели неожиданный эффект на герцогиню. Ее взор засверкал гневными молниями, губы судорожно сжались, и вся она показалась Генриху олицетворением мстительной злобы.
— Да, — ответила она, — этот человек совершил страшное безумие, так как я сделала бы из него величайшего государя в мире.
— Какая жалость, что я уже женат! — пробормотал наваррский король. — А то вы помогли бы мне увеличить мое крошечное государство!
Но Анна не улыбнулась в ответ. Ее лицо приняло, наоборот, важное, почти торжественное выражение.
— Кузен, не шутите этим! — сказала она. — Давайте поговорим серьезно, так как от вашего ответа зависит, воцарится ли между нами мир или продлится война!
— Но мне кажется, что мы с вами находимся в разгаре военных действий. Разве я — не ваш пленник?
— И да, и нет!
— Это как?
— Вы похитили меня в Блуа и повезли в Наварру. Я контрингригой подставила вам ловушку и привезла вас пленником в Анжер, чтобы доказать вам, что я в состоянии бороться с вами.
— О, я охотно признаю это!
— Так выслушайте же меня, кузен, я хочу всецело открыться вам. Странная у меня судьба! Карл IX должен был жениться на мне и не женился. Генрих III был моим женихом и потом отверг меня. Электор палатинский сватался за меня. Я была близка к короне Франции и Германии, но и та, и другая ускользнули от меня. Дочь и сестра государей, я не смогла сама добиться трона, не могла добиться власти…
— А вам хотелось бы властвовать?
— О! — воскликнула Анна, и в ее взоре отразилась целая буря страстей и желаний. — За корону, за власть я бы… Но будем последовательны. Сегодня по дороге из замка видама Панестерского сюда я мечтала о разных вещах; между прочим, мне представился план, который было бы нетрудно осуществить.
— Именно?
— Я хочу разделить половину Европы на две части. Генрих с ироническим недоумением взглянул на Анну и ответил:
— Не находите ли вы, что мы несколько уклонились от своей темы? Я начал с объяснения в любви, а вы сводите это к предложению исправить заново карту Европы!
— Вы только послушайте. Половина Европы, которую я имею в виду, будет отделяться линией, идущей по Рейну от устья до источников и затем по Альпам до Адриатики.
— Иначе говоря, эта половина вместит в себе Фландрию, Лотарингию, Эльзас, Франшконте, Швейцарию, Савойю и Италию?
— Вы забыли еще Францию и Испанию, кузен!
— И Наварру тоже?
— Да, и Наварру. Из этой территории я вырежу два государства. К первому отойдут Фландрия, Эльзас, Лотарингия, весь левый берег Соны и Роны, Италия, Савойя и Швейцария.
— Так-с. А вторая?
— Вторая начнется у Парижа, захватит Нормандию и Бретань, Анжу и Пуату, оба берега Луары и Гаронны…
— Наварру, Испанию и Португалию?
— Вот именно.
— Вот это будет славное королевство! Продолжайте же, кузина! Кого вы посадите государем в первую половину?
— Моего брата герцога Гиза, которому слишком тесно в Лотарингии.
— Допустим. Ну а кому вы предназначаете вторую?
— Принцу, который по своему желанию будет называться королем Франции или Гаскони.
— Черт возьми!
— Последнее потому, что, по-моему, истинной столицей должен быть Бордо.
— Кто же будет этим государем?
— Это вы, кузен!
— Должно быть, вино вашего кузена Франсуа Валуа отличается особыми свойствами, если способно внушить вам такие милые шутки, кузина!
— Но я вовсе не шучу!
— Нет? Ну извиняюсь! Я — весь слух и внимание!
— Итак, предположим, что карта Европы переделана по моему плану. Тогда ваше государство будет состоять из половины
Франции, католической на две трети, и Испании, которая вся католическая. Ваши новые подданные, которых будет подавляющее большинство, не примирятся с государем-еретиком, и, следовательно, вам придется отказаться от реформаторства и перейти в лоно католической церкви.
— Ну, так что же? Я вовсе не так легкомыслен, как вы думаете, и не так уж ненавижу папу, чтобы не мог в один прекрасный день примириться с ним. Ну-с, а потом?
— Потом вы женитесь на мне и возложите на мою голову корону, которую я вам дам.
— Это будет вполне справедливо, но…
— Разве вы не уверяли меня только что в своей любви?
— О, конечно! — ответил Генрих, снова целуя Анну.
— За нас будет сам папа! — продолжала она.
— Разумеется, если я отрекусь от гугенотства.
— И царствующие дома Наварры и Лотарингии станут вершителями судеб всего мира.
— Все это прекрасно, но…
В этом «но» чувствовалось противоречие, и брови герцогини досадливо сморщились.