Татмекри был стигийцем. Бродяга и искатель приключений, он благодаря смышленному уму добился расположения двух принцев-близнецов, правивших за сотню миль к востоку обширным королевством, народ которого составляли потомственные торговцы. Оба воина были знакомы еще с незапамятных времен, но относились друг к другу с холодком. Татмекри приехал к королю Кешана с аналогичным предложением: совместными усилиями покончить с Пунтом, чей король за месяц до того изгнал из своей страны всех зембабвейских купцов да еще сжег в придачу несколько пограничных крепостей своих соседей.
Возможная выгода от такого союза перевесила даже военную славу Конана. Он, Татмекри, клятвенно обещает, что уже в самое ближайшее время под его началом будет войско из черных копейщиков, шемитских лучников и вооруженных мечами наемников. С этими силами он вторгнется в Пунт с востока и поможет королю Кешана присоединиться к своим владениям земли ненавистного соседа. А за свои услуги бессеребренники-зембабвейцы надеются получить самую малость: всего-то монопольное право на торговлю в Кешане и в его страннах-данниках, да еще, как залог добрых отношений, несколько "Зубов Гвалура". О, пусть высокочтимые князья не беспокоятся - никто и не думает пускать их в оборот. Их отнесут в главных храм Зембабве и вместе со священными реликвиями королевства положат в раку рядом с сидящими на корточках золотыми идолами Дагоном и Деркето, чтобы тем самым скрепить договор о вечной дружбе между Кешаном и Зембабве. При последних словах сжатые губы варвара скривились в жесткой усмешке.
Киммериец даже не пытался тягаться с Татмекри и его помощником - шемитом Зархебой - по части дворцовых интрижек. Варвар прекрасно понимал, что если стигиец добьется заключения договора, - а дело к тому и шло, - то первым делом будет наставать на высылке своего недруга. А потому для Конана оставался один путь: прежде чем король решится на сделку, найти эти "зубы" и с ними покинуть страну. Единственное, что он знал наверняка, это то, что в Кешии драгоценностей нет и никогда не было: столица государства, представлявшая собой скопление тростниковых хижин, обнесенных глиняной стеной, с дворцом из глины, камня и бамбука в центре, меньше всего походила на место, где покоятся величайшие сокровища мира.
Пока варвар в нетерпении раздувал ноздри, вперед выступил верховный жрец Горулга и заявил, что прежде чем принять окончательное решение относительно союза с Зимбабве, необходимо получить на то благословение богов, ибо по договору в залог дружбы должны быть переданы святыни, вот уже тысячелетие не оскверненные ни взглядом, ни руками смертного. В общем, необходимо обратиться к прорицательнице Алкменона.
Его заявление напустило на всех страху, и языки - как во дворце, так и тростниковых ульях - заработали с небывалой силой. За последнее столетие ни один жрец не навещал мертвый город. Шептались, что прорицательница - это сама принцесса Елайя, последняя правительница города, внезапно умершая в расцвете молодости, красоты и сил, и что ее тело, каким-то чудесный образом неподвластное разрушительному воздействию времени, вот уже века как покоится во дворце.
В былые времена жрецы довольно часто ходили в город, и прорицательница, приоткрывая перед ними завесу непознанного, давала вкусить плодов истины. Только верховный жрец, что был там в последний раз, оказался нечист на руку: он замыслил недоброе - украсть прекрасные, искусно ограненные камни, известные как "Зубы Гвалура". Но в пустынном дворце его настиг злой рок. Бежавшие с заколдованного места младшие служители богов, с трудом придя в себя, порассказали такие ужасы, что надолго отпугнули жрецов и от города и от прорицательницы.
Однако Горулга как верховный жрец и как человек, уверенный в чистоте своих помыслов, объявил во всеуслышание, что готов с горсткой храбрецов возродить древний обычай предков. И новь отовсюду понеслось жужжание, и вместе с роем бестолковых слухов до ушей Конана наконец-то долетели слова, за которыми он охотился долгие недели. Ему удалось подслушать как перешептывались мрачные жрецы, в результате чего ночью накануне исторического паломничества он, никем не замеченный, выскользнул и города.
Всю ночь, весь следующий день и следующую ночь он погонял коня, пока рано на рассвете не приблизился к скалам, скрывавшим Алкменон. Конан находился у юго-западной границы королевства, среди диких джунглей, где аборигенам од страхом смерти запрещено было селиться. Никто, кроме жрецов, не смел приблизиться к загадочной долине на расстояние меньше десяти миль. И ни один жрец а последние сто лет не входил в Алкменон.
Молва утверждала, что для простых смертных эти скалы неприступны и что только жрецы знают тайный ход в долину. Конан решил не тратить время на поиски. Кручи, перед которыми в благоговейном страхе замирали эти чернокожие - всадники, обитатели прерий и равнинных лесов, - не моги остановить человека, рожденного среди суровых гор Киммерии.
…Так он стоял на гребне скалы, глядя вниз на округлую долину и размышляя над тем, какая чума, война или сверхъестественная сила заставила древний белокожий народ покинуть свою цитадель, слиться с живущими вокруг черными племенами, чтобы в конце концов раствориться в них без остатка.
Итак, здесь они жили. В самой долине был выстроен только дворец для королевской семьи, двора и челяди. Город же находился снаружи, и зеленый океан джунглей надежно спрятал его руины. Но купола королевского дворца Алкенона, что поблескивали внизу среди листвы, словно бросая вызов времени, гордо взметнули в высоту венчавшие их остроконечные башенки.
Отыскав ногой первую опору, Конан начал быстро спускаться. Внутренняя стена была изрезана сильнее и не так отвесна, как наружная. Затратив вдвое меньше времени, чем на подъем, он наконец спрыгнул на густой травяной покров.
Сжав рукоять меча, киммериец настороженно огляделся. Конечно, не было причины подвергать сомнению слова жрецов о том, что Алкенон - город заброшенный, сейчас населенный одними лишь привидениями ушедших в небытие предков. Но подозрительность и неусыпная бдительность составляли неотъемлемую часть природы варвара. Вокруг царил первозданный покой: не шелохнулся ни один листочек, ни один звук не нарушил тишину. Присев, он впился взглядом в подлесок - ничего, только правильные ряды стволов, уходящие в голубоватый сумрак.
Тем не менее варвар не потерял осторожность: сжимая обнаженный меч, он продвигался медленно, пружинящей походкой - без единого шороха, пристально вглядываясь в тени по сторонам. Повсюду ему попадались следы древней цивилизации: мраморные фонтаны, давно умолкшие, полуразрушенные, стояли в окружении стройных деревьев, в расположении которых угадывалась симметрия - слишком явная, чтобы отнести ее на счет природы. Дикий лес и кустарник энергично вторглись в тщательно спланированную рощицу, но ее контуры все еще были различимы. Вдаль убегали широкие мощеные дорожки, меж плит которых густо проросла трава. Сквозь зелень проглядывали стены с узорчатыми гребнями и изящные, высеченные из камня решетки, похоже, в свое время ограждавшие увеселительные павильоны.
Но вот впереди среди деревьев замерцали купола, и с каждым шагом все отчетливее стало проступать массивное сооружение, служившее им опорой. Наконец, продравшись сквозь плетение дикой лозы, он вышел на сравнительно гладкую площадку с одиноко растущими деревьями. Здесь не было заслоняющего перспективу подлеска, и в сотне ярдов от себя киммериец увидел ряды колонн дворцового портика.