Глядя как будто сквозь меня, она сказала, что за то время, пока мы не виделись, ей встретился другой мужчина, с которым у нее завязались серьезные отношения. Глупо было бы променять состоявшегося и успешного журналиста на эмигранта без стабильного заработка и хорошего знания языка.
– Это очень мило, что ты приехал, – сказала она. – Постарайся здесь устроиться, будем держать связь.
С этими словами она поднялась и ушла, оставив на столике чашку с остывшим кофе, к которому так и не притронулась.
Сказать, что я переживал, – не сказать ничего. Каждый, кто испытывал нечто подобное, наверняка меня поймет. К счастью, я сумел договориться с самим собой, что бессмысленно бороться за человека, которому ты не нужен.
Свой первый день рождения в Париже, 8 декабря 1982 года, когда мне исполнилось 24 года, я встречал с немногочисленными друзьями. Пришли и Маша с Люком. Я пытался сварить борщ, но был осмеян Люком за неумение принимать гостей из Парижа. Удар по самолюбию.
Жизнь шла своим чередом. Я изо всех сил старался закрепиться в Париже, не отказывался ни от какой работы, переехал в новую квартиру – ту самую, в 11-м квартале на Рю Жан-Пьер Тэмбо. Дом номер 70, в котором я жил, находился в самой середине улицы. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что в дом номер 6 по той же улице переехала Маша. Что за совпадение! Как могло случиться, что в таком городе, как Париж, с великим множеством кварталов, улиц и домов, мы стали соседями? Каждый день мне приходилось проходить мимо ее окон.
Талантливая художница, Маша училась в престижной Национальной школе декоративного искусства Франции на отделении гравюры. Ее дипломной работой стала пьеса Владимира Маяковского «Клоп», иллюстрированная очень забавными линогравюрами в красно-бело-черных цветах, которые чем-то напоминали работы художника-авангардиста Любови Поповой к спектаклю Мейерхольда «Великодушный рогоносец». Эта работа Маши вышла отдельной книгой. И представьте совпадение – декан отделения дизайна моды, полька Кристина Балабан, пригласила меня читать цикл лекций по истории моды в эту же школу, прямо над Машиным ателье графики. Случайные или неслучайные встречи, уготованные судьбой.
Несмотря на соседство, мы очень редко встречались. Но все же встречались. Когда в Ленинград решила переехать поэтесса Ирина Владимировна Одоевцева, я помогал ей продать имущество в Париже на улице Касабланка, дом 3. Один из расписных книжных шкафов в зеленых тонах эльзасского стиля достался именно Маше. Когда Маше надо было перевозить вещи в новую мастерскую – опять потребовались мои руки. Но скажу правду: иногда были нужны и мои поцелуи. Шло время. Нас даже как-то пригласили вместе сниматься в массовке у знаменитого грузинского кинорежиссера Отара Иоселиани – «Луна для пасынков судьбы», коими мы в жизни и являлись.
Моя карьера стремительно шла в гору. Я успел поработать в Исландии, в Королевской опере в Бельгии, во Фландрии, Антверпене, я получил очень выгодные контракты во Флоренции, в Тоскане, создавал костюмы для кино… Это активно освещалось прессой, у меня часто уже в те годы брали радиоинтервью. Жизнь текла бурно, и карьера шла вперед. И вдруг Маша неожиданно потеплела ко мне.
Восьмого марта 1989 года мы случайно сталкиваемся в парижском метро. Оба рады этой внезапности, и я тотчас приглашаю ее отобедать – впервые за 7 лет эмиграции! – в «Шартье», прекрасный ресторан ар-нуво на Больших Бульварах…
Проходит несколько месяцев. За окном Турция. Я занимаюсь оформлением декораций и костюмов к балету «Клеопатра» в постановке Валерия Панова на сцене Стамбульской оперы. В один из вечеров в моем гостиничном номере раздается телефонный звонок.
– Это Маша, я прилетела к тебе на премьеру в Стамбул. У меня для тебя сюрприз.
Я был поражен – найти меня в огромном Стамбуле! Но когда женщина ставит себе цель, она способна на все.
Сюрпризом оказалась ее уже очень заметная беременность.
– Я забеременела от Люка, но он меня бросил, и я решила вернуться к тебе, – как ни в чем не бывало сообщила она.
– Очень неожиданное решение, – пробормотал я. – Только за те семь лет, что мы не встречались, у меня сильно изменились планы на жизнь.
– Но мне больше не к кому идти.
Много слез было пролито нами в маленькой подвальной таверне в Стамбуле в районе Чукур Джума – я и теперь не могу пройти мимо этого места без содрогания. Воспоминания живы.
Тем не менее я не взял на себя ответственность за чужого ребенка. Сегодня, по прошествии многих лет, думаю, может быть, и зря. Возможно, смалодушничал. Наверное, лучше воспитать чужого ребенка, чем вообще никакого. Своих детей в моей жизни так, увы, и не случилось. По возвращении в Париж за меня взялась вся Машина семья. К тому времени младшая сестра Катя Лаврова стала стюардессой в «Air France», а мама Инна Лаврова, пожившая с мужем Ги Торраном какое-то время в Камеруне, разошлась с ним и вернулась в Париж. Она приехала ко мне с бульоном в кастрюльке и паровыми котлетками и с просьбой усыновить Машиного сына.