Рука сама собой потянулась к звонку, и спустя некоторое время я услышал тоненький старческий голос:
– Кто там?
Я ответил по-русски:
– Здравствуйте! Я приехал из России, я ученик вашей сестры Татьяны Борисовны!
– Открываю. Четвертый этаж на лифте.
Мне открыла дверь прелестная старушка в синем костюме джерси, с волосами, уложенными в аккуратный пучок… Белая блузка с большим бантом, плотные бежевые чулки, темная обувь на невысоком каблучке. Дама 1935 года. Она как будто сошла с какой-то английской литографии. Это была Екатерина, младшая дочь Зинаиды Серебряковой.
Екатерина Борисовна радушно приняла меня, напоила чаем, показала двухэтажную мастерскую художницы, поражавшую своими размерами – метров сто, не меньше, с шестиметровыми потолками и огромными окнами. Все стены были увешаны работами Серебряковой – всего более четырех тысяч, – на многих были изображены Катя и Шура. Жили брат и сестра вместе, оба были холостяками и держались друг друга, как голубок и горлица. Наследие своей великой матери они мечтали передать России, а именно – Третьяковской галерее. С одним условием – воссоздать в музее мастерскую Зинаиды Серебряковой, ее мемориальное пространство.
Серебрякова любила путешествовать, ее бесчисленные пастельные портреты и пейзажи Бретани и Марокко разошлись по множеству музеев бывшего СССР, куда их продавала Татьяна Борисовна, приехавшая в годы оттепели из Парижа с папками маминых работ. Я видел Серебрякову в музеях Бишкека, Новосибирска, Казани и Нижнего Новгорода. Но Госкаталог в помощь другим исследователям – Зинаида Серебрякова, урожденная Лансере, была очень плодовитой и талантливой художницей.
В Третьяковке заявили:
– У нас работ Серебряковой достаточно.
Судьба этой коллекции оказалась довольно печальной. Наследником стал Егор Григорьевич Брюн де Сент-Ипполит, чей отец приходился племянником Зинаиде Серебряковой. Егор Григорьевич – владелец одного из аукционов, поэтому неудивительно, что большая часть наследия художницы пошла с молотка, попав в совершенно чужие руки. Работы Серебряковой стоят нынче очень дорого, они всегда – украшение любой коллекции.
Тогда же я познакомился со стареньким Шурой, который вскоре присоединился к нашему чаепитию. Это был очень аккуратный, невысокого роста старичок в костюме темно-синего цвета. Брат с сестрой расспрашивали меня о своей сестре Тате, подробно интересовались моей жизнью в Москве, справлялись о том, как я устроился в Париже… Я впервые почувствовал себя в культурной среде Первой русской эмиграции. Помню их вопросы:
– А есть ли в России теперь ассансеры? (По-русски лифт.)
– Как работает Днепрогэс?
Катя и Шура были художниками, довольно востребованными в Париже. Екатерина Борисовна делала эскизы украшений для больших ювелирных домов типа «Van Cleef» и «Cartier», также создавала рисунки для фарфора. Она писала прекрасные букеты цветов акварелью, была женщиной большого художественного вкуса, говорила высоким тонким голосом и отличалась большой боязливостью – слишком много раз к ней приезжали «искусствоведки в штатском», представляясь сотрудницами Третьяковки или Министерства культуры и старались получить в дар всю огромную коллекцию.
Шура много работал в кино и в театре, был книжным иллюстратором, но главную известность приобрел как художник интерьеров. Будучи очень дотошным, скрупулезным и внимательным к деталям мастером, он писал внутреннее убранство замков, которые принадлежали, к примеру, Ротшильдам, палаццо Лабиа в Венеции, где в 1951 году состоялся самый знаменитый маскарад XX столетия – «Бал века». Александр Борисович был лично знаком с большинством французских аристократов. Их с Екатериной Борисовной принимали за своих, ведь они были потомками Бенуа-Лансере – людьми высокого аристократического полета, а не эмигрантами в стиле «хвост селедки, рюмка водки и газета», хотя таких я тоже встречал.
Интересно, что живя в одном доме и одном подъезде с русским художником Анненковым, Серебряковы не дружили с ним, там не было никакого ощущения «Верхней Масловки». Брат и сестра очень аккуратно вели совместное хозяйство, у них всегда было прибрано и чисто, а на стенах красовались масляные портреты спящей обнаженной Кати и вполне одетого молодого Шуры. Пример необычайно трогательных отношений брата и сестры.
Тогда же, в нашу первую встречу, Екатерина Борисовна сказала: