— Помогу отнести, а потом пойду к себе, — сказал он.
В этот момент, словно стайка воробушков, завертелась у них под ногами кучка малолетних, игравших в салки сорванцов. Один из них, удирая, с разбега налетел на Стасика и доверительно шепнул на ухо:
— Крытые машины на Рынке! Кшивэ Коло окружено!
И «стайка воробушков» разлетелась врассыпную.
Глава X
Станислав глянул на помрачневшего Стасика.
— Выходит, тебе некуда идти? — спросил он его участливо.
— А-а-а, не беда! Мало ли чердаков и подвалов в Варшаве? Найду себе место! — молодцевато отвечал паренек.
Они уже миновали костел святой Анны.
Выжженное здание Музея промышленности отпугивало опаленной колоннадой.
Один из прохожих с удивлением приглядывался к деревянным ногам штатива, торчащим из-под солдатской куртки Стасика.
Может, это обычный уличный зевака, а может…
«После всей этой нервотрепки мне мерещится бог знает что, — подумал Станислав. — А ведь дом уже близко. Наконец отдохну. Отдохнем, — поправил он себя. — Немного тишины, больше ничего не надо. А документация сделана!»
— Ну, Стасик, — сказал он, — еще несколько шагов, и мы дома. Сразу же примемся за проявление негативов!
— Примемся? А я не умею.
— Научишься. Разве тебе неинтересно, как получились эти снимки?
Стасик поколебался, словно бы хотел уйти. Но через минуту свободной рукой козырнул скрытой под его курткой камере, похожей на большую зеленоватую голову.
— Так точно. Научусь проявлять негативы.
Они ускорили шаги, чтобы поскорее свернуть с Краковского предместья на Беднарскую, потому что им показалось, будто на противоположной стороне улицы, возле магазина Мейнля, оживленно снуют немцы в мундирах и в штатском.
Неожиданно из дверей часовни Благотворительного общества выскочила маленькая фигурка и схватила Станислава за руку, едва не выбив у него из-под мышки чемодан с объективами.
Он хотел было накричать на сестру, напомнить, что запретил ей вмешиваться в его дела, что это опасно, не для девчонок, но смягчился, увидев, с каким волнением она говорит:
— Я ждала тебя целый день! Так боялась, что ты придешь снизу, со стороны Вислы, что мы разминемся!
— В чем дело? — спросил он строго. Сердечность он предпочел скрыть за внешней сухостью еще и потому, что Стасик с удивлением присматривался к этой сцене.
— Ловушка. В квартире над нами, на втором этаже, знаешь, там, где тренировались… курсанты военного училища…
— Точные сведения или только предположение?
— Я была в квартире у Жертов, пани Ядвига просила меня побыть с Исей… Из окна я видела, как туда входило гестапо. Потом все окна закрыли, задвинули шторы. От ребят знаю, что впустят любого, а не выпустят никого.
У Станислава выступила на лбу испарина. В такой ситуации даже подняться на лестничную площадку было бы рискованно, потому что никогда нельзя угадать, сколь ретивы немецкие часовые.
— Значит, мы не пойдем в третий дом от угла, на первый этаж с парадного хода, без таблички на дверях, куда следует стучать, а не звонить, — с философским спокойствием заметил Стасик.
Кристина, которая в первый момент не обратила на мальчишку никакого внимания, сейчас окинула его критическим взглядом.
— Он с тобой? — спросила она.
— Да.
— Утром я договорилась с Галей, что мы пойдем к ней, — сказала она, колеблясь.
Стасик уловил неуверенность в ее голосе.
— Ну, так я пошел! — буркнул он. Сунув штатив с камерой Кристине, он готов был бежать.
Но Кшися не уступала ему в проворстве. Прислонив штатив с камерой к стене дома, она молниеносно схватила Стасика за воротник рубашки и крикнула:
— Подожди, сумасшедший!
— Он вытащил меня из лап Бруно, — тихо, едва слышно произнес Станислав.
— Ну и что! — сердито буркнул Стасик, но уже не убегал.
— Я ведь сказала, пойдем вместе к Гале! — решительно заявила Кристина.
Галя жила неподалеку, напротив памятника Мицкевичу, там, где Краковское предместье сливалось с улицами Козьей и Трембацкой. Такое расположение дома придавало ему довольно странную форму, срезанный с одной стороны, он напоминал Кристине кусок торта. Это впечатление усиливалось еще и тем, что фасад дома украшали многочисленные карнизы, карнизики, небольшие колонны, эркеры и ниши, словно выдавленные из крема рукой трудолюбивого и искушенного в своем деле кондитера. «Домик-торт!» — говорила Кристина. У нее прямо-таки слюнки изо рта текли, быть может, при воспоминании о великолепном торте мокко, которым иногда угощала ее Галя в темноватых кондитерских военных лет, где изготовлялись эти лакомства, а быть может, при мысли о мягких, нежных, чуть матовых из-за глазури цукатах, которые приносила им в комнату Гали на тарелке панна Дыонизова.