— И это, это все? — пробормотал Стасик. В его голосе были разочарование, презрение, обида.
Он вспомнил угрожающий взгляд гестаповца и то отчаяние, с которым сжимал пакет с кассетами.
— И стоило из-за этого рисковать головой? Какая-то мазня!..
— Подожди! Немного терпения!
Ванна была прикрыта фанерой, на которой стояли фарфоровые ванночки, одна небольшая и две побольше. Белый фарфор ванночек казался красным от света лампочки, такой же прозрачно-красной была и наполнявшая их жидкость.
В маленькую ванночку Станислав вложил негатив, обратив вверх его лоснившуюся, матовую, напоминавшую лунный лик сторону. Вскоре, появившись из-под стекла, по дну светлой ванночки поползли темно-красные, почти черные полоски. Пальцы Станислава, легко касавшиеся негатива, погруженного в наполнявшую ванночку красную жидкость, казались обагренными кровью.
— Это — проявление, — сказал Станислав.
Стасик смотрел как зачарованный.
Негатив, погруженный в эту красноватую жидкость, становился прозрачным. И вдруг на нем появились какие-то формы, с каждым мгновением все более многочисленные и отчетливые. Из хаоса возникло что-то похожее на очертание распростертых крыльев убитой птицы, на которых темнели прямоугольные пробоины. Под одним крылом внизу пробоина напоминала полукруг.
— Да ведь это Замок, два его крыла и площадь! — вскричал Стасик. — Отсюда, из Сенаторских ворот, в нас стрелял Бруно…
— Да.
— Можно это взять в комнату и рассмотреть при свете?
— Подожди. Надо еще прополоскать, закрепить и снова прополоскать. Испортить все — дело нехитрое…
На очередном негативе появился темный вертикальный прямоугольник со светлой точкой на одной из сторон. Потом другой, также вертикальный прямоугольник, прилегающий к предыдущему. Оба срезаны наискось вверху и внизу. Через мгновение на нижнем и верхнем краях этих прямоугольников возникли горизонтальные изломанные линии, светлые и темные попеременно. Уже можно было разглядеть нечто похожее на поставленный вертикально огромный короб, но, скорее всего, это была колонна. От нее расходился расширявшийся кверху темноватый веер, у основания которого тоже виднелись три тревожащие светлые точки или отверстия.
Тяжелая колонна, которая первой возникла из неясной лунно-молочной глубины розоватого стекла, сейчас приобрела в качестве фона теневую полосу, обозначенную двойным рядом светлых точек, размещенных хотя и не совсем ровно, но в строгой последовательности.
И вдруг Стасик узнал:
— Да это же зал в Большом дворе, над моим подвалом! А это… это…
Все было одновременно и подлинным и нереальным. Массивная колонна стояла на каменном полу, поддерживая могучие, вековые своды, казалось бы нерушимые. Но светлые следы предостерегали, тревожили, кричали. Напоминали, что даже эти гигантские каменные стены перед безжалостной враждебностью динамита могут оказаться такими же хрупкими, как и стеклянные негативы, как жизнь каждого из них.
Стасик хотел было поделиться всеми этими мыслями со Станиславом, но сказал только:
— Там, в Замке, стена была светлой, а пробуравленные немецкими минерами отверстия — темными. А здесь, на пластинке, стена — темная, отверстия — светлые. Это и есть негатив?
Станислав прополоскал стеклянную пластинку с контрастным изображением, поместив ее в большую ванночку с закрепителем, внимательно проверил, не касаются ли негативы друг друга, а потом ответил:
— Если бы даже нас не стало, кто-нибудь с этого негатива сделает снимки, один-два, десяток, сотню, и они расскажут о том, как здесь было.
Глава XVI
Вечером, вскоре после проявления снимков, незадолго до полицейского часа, панна Дыонизова пришла с известием, что засады на Беднарской нет и что на Старувке тоже все спокойно, никаких проверок.
Первым простился с хозяевами Стасик. Он был здорово не в духе, потому что Марцинка, войдя в раж, не только подрубила его обтрепавшуюся снизу куртку, но и сунула ее в таз с мыльной пеной, приговаривая при этом, что порядочный мальчик никогда не станет ходить в таком виде. Он хотел отправиться в путь в одной рубашке, но, взглянув на старую пани Миложенцкую, натянул голубой свитер, хотя делал это с явной неохотой.
— Завтра принесу свитер и заберу куртку, — угрюмо сказал он Марцинке.
— Завтра твоя куртка будет высушена и выглажена, — ответила Марцинка.
— Завтра принесу свитер и заберу куртку, — повторил он.
Станиславу Стасик на прощание кивнул.