— Можно теперь я попробую?
Дилан, для которого любые её прикосновения до сих пор отзывались внутри чем-то ностальгически тревожным, проглотил образовавшийся в горле ком и конвульсивно дёрнул кистью, что означало: мол, пожалуйста, пробуй на здоровье.
— Спасибо, — поблагодарила та, забрав компас... и что было сил шандарахнула его о паркет.
Старинный музейный экспонат, которому было почти две сотни лет, разлетелся по номеру.
— Ты что творишь?! — ошарашенно моргнул Крейг.
— Там же написано: золото во мне. Вот и давай искать. Надо же, уже нашла…
Из нутра антикварный вещицы был вытащен свёрнутый клочок старого пергамента. Бесполезный же теперь корпус перекочевал обратно к Дилану.
— Кажется, тут все-таки был тайный механизм, — после очередного тщательного осмотра, огорчённо вынес вердикт он.
— Да плевать, — безразлично дёрнула плечом Холли, нетерпеливо разворачивая слипшийся за столько времени обрывок. Такой ветхий, что тот едва не рассыпался прямо в её руках.
Крейг поспешно перехватил найденную подсказку.
— Эй, дай-ка лучше я. Бумага слишком ветхая, чтобы доверять её твоим когтям.
— Ой, да пожалуйста, — не сильно-то и огорчились, но проформы ради оскорбились.
Присев за неудобный кофейный столик, Дилан принялся бережно разворачивать пергамент, подцепляя уголки кончиком найденного на столе карандаша.
Паркер, сгорая от нетерпения, нервозно переминалась с ноги на ногу, то и дело заглядывая ему через плечо, чем отвлекала и даже слегка раздражала. А её, в свою очередь, раздражало промедление. Ждать она ненавидела.
Всё естество Холли существовало по принципу — ни секунды покоя. Идти, делать, искать, разрабатывать стратегию, добиваться намеченных целей, выгрызать свой кусок счастья любой ценой и любыми способами — что угодно, лишь бы не останавливаться. Остановиться — значит, умереть.
Это был и дар, и проклятье одновременно, потому что именно это бесконечное бегство от самой себя не позволяло ей надолго осесть на одном месте. Не позволяло жить жизнью обычного человека. Не давало шанса создать отношения. Завести семью.
В конце концов, именно это когда-то и заставило её бросить того, кого она по-настоящему полюбила и с которым искренне пыталась построить что-то настоящее. Своё собственное новое будущее, но...
К тому моменту Паркер уже настолько крепко увязла в паутине совершённых поступков и их последствий, что стало очевидно — прошлое никогда её не отпустит. Капкан захлопнулся, и для них обоих было лучшим, чтобы угодила в него она одна.
Именно поэтому ей и пришлось исчезнуть.
— Да не мельтеши, — не выдержал Дилан, поправляя сползающие с переносицы очки. — Лучше собери разбросанные запчасти.
— Зачем?
— Просто собери. Нечего мусорить.
Без особого энтузиазма Холли согласно поплелась выполнять просьбу, от чего Крейг моментально успел пожалеть о своём решении, прочно залипнув на её задницу, торчащую под кроватью. Пришлось срочно себя одёрнуть и вернуться к прерванному занятию.
Наконец-то дело было сделано.
Пергамент представлял собой клочок ровно такого размера, на котором могло поместиться несколько смазанных за долгие десятилетия предложений:
В святой базилике именем ему наречённым таится важнейший завет.
Последний пророк, предвозвестник мессии: тот, кто женским перстом обрёкся на смерть.
На этом холме высокою песнью в назначенный час прольется ответ.
Она и представит взору достойного право взглянуть на сокрытую тайну утерянных лет.
— Занимательно, — хмыкнул Дилан.
— Что там? — кряхча, Холли выбралась из своего убежища, приглаживая наэлектризовавшиеся волосы, тоже заценив послание. — Что за рифмоплётство? Почему нельзя было сразу написать: идите туда-то, ищите там-то?
— «… Именем ему наречённым таится важнейший завет». В святой базилике… — собеседник её уже не слушал, углубившись в размышления. — Само собой, речь о церкви. «Последний пророк, предвозвестник мессии…», надо думать.