Эта любовь к парадоксу, стремление бежать из мира, который не слишком нравится ему, и заставляет кладоискателя устремляться на поиск забытых сокровищ. Он садится в машину времени и нажимает на кнопку «прошлое». Часто он даже открыто бунтует против настоящего, делаясь современником прошлого: это реакция на опасные, безумные перевороты в мире, который хочет стать безымянным и доверить управление планетой электронным машинам.
Человек XX века гордится своими знаниями и разумностью. Он стремится — конечно, из лучших побуждений — создать безбожное и обязательное счастье для масс, взять на учет каждую пядь земного шара, покорить космос, дать научное объяснение материи и сотворению мира. Он задумал сотворить чудеса более поразительные, чем кольцо Гигеса, панацея или философский камень — и вполне возможно, что вправду их сотворит.
Но кладоискатель не верит новым колдунам, бездомным философам, которые своей «безмерностью» грозят уничтожить вечное французское чувство меры как устарелое и старомодное. Не верит из здравого смысла, из интуиции, из физического и умственного отвращения, из картезианского рационализма.
Он не верит в красоту небоскребов^ в чудеса, которые будто бы родятся в циклотронах из осколков бешено раздираемого на части атома; он сомневается в совершенствах ракет и атомной энергии, в нравственных достоинствах новейших общественных учреждений… Будто нелепые искания интеллекта теперь правят бал, а брат наш Тело выбивается из сил, как лошадь, кружащая по арене…
Перед угрозой Апокалипсиса кладоискатель отказывается сотрудничать с этим миром — не из трусости, а как благородный человек, которому противна воровская суета и кулачный бой без правил. Это его позиция, его мировоззрение. Этим объясняется некоторая раздвоенность, живущая в кладоискателе: «да», в известной мере, — научной рациональности, «нет» — извращенной науке и дурно пахнущему прогрессу.
Конечно, в исходе битвы реактивной «Каравеллы» с каравеллой парусной никто не сомневается. Но лучше погибнуть живым, чем существовать мертвым. А для кладоискателей жить — значит идти навстречу приключениям, где в грезах мерцают рубины, бриллианты, изумруды, топазы, аметисты, прекрасные, будто кружевные серьги, золотые кувшины, кольца, браслеты и ожерелья, дукаты, луидоры и пиастры! Навстречу радости открытия, наслаждению необычайным, напряженному переживанию мига! И он погрузит ладони в живую воду драгоценных камней, и его любимая наденет те самые драгоценности из древних легенд!
Не обманывайтесь: в жизни стоит безумствовать. Мудрость не в мещанской безопасности и не в научных расчетах; разум не в том, чтоб быть таким же дураком, как все!
Верьте не верьте, но это правда: еще не найдя заветного сокровища, кладоискатель уже обрел богатство.
1. КОЛДОВСТВО КЛАДОВ
Есть волшебные слова: кто бы ни произнес их, они привлекают всеобщее внимание. Шепните на Среднем Востоке: «нефть», на Аляске: «золото», в пустыне: «вода», в Каталонии: «сардана» — y все сразу навострят уши и с жадным любопытством поглядят на вас. Прежде магическим очарованием обладали другие слова: «Грааль», «орвьетан», «Бразилия»… Но их час пробил — и так же пробьет когда-нибудь час золота, нефти и сарданы.
Но одно заветное слово будет, надо надеяться, звучать вечно — в любое время, на любой широте. Невозможно представить, что может когда-нибудь приглушить его дивное звучание. Слово это — клад. Скажите, лучше вполголоса, это односложное словечко где угодно. Вы сразу увидите, как все глаза загорятся каким-то огнем…
Потому что словечко это и впрямь волшебное, особенно произнесенное по-французски.
Итальянцы говорят thesorio, испанцы tésoro, немцы Shatz, англичане treasure. Но французское слово trésor — вправду золотое, какова бы ни была его этимология на самом деле. Это волшебное слово сверкает, как язычок пламени, пляшет по земле и по волнам, жжет, как огонь с золотистым отливом, дерзко, с налету оглушает своим значением, звенит, как пригоршня луидоров или дукатов. Настоящее колдовство, просто чертовщина!