Теперь ветер туго надул паруса корабля Дрейка. Разогнавшись, он вынырнул из густой завесы терпкого дыма, заволакивавшего театр сражения. Сидония немедля повернул против него галеасы. Фробишер был спасен в результате этого маневра.
Говард, воспрянув духом, накинулся на отколовшихся испанцев, в первую очередь на «Сан-Мартин». Во флагман попало пятьсот ядер (по словам Сидонии), убито полсотни людей. Но враг не решался подойти ближе чем на сто метров к громадному галиону, орудийные порты которого изрыгали огонь. Зато Рекальде оказался в плотном кольце. Герцогу и португальским галионам вновь пришлось выручать его.
Командующий понял, что бой не приведет ни к чему хорошему. Он отдал приказ Армаде строиться и двигаться на восток.
От зари до пяти часов пополудни с берега «слышали громовое грохотанье, вселявшее в душу великую тревогу». Оба флота обменялись в тот день 50.000 ядер (дневник герцога ). Ядра, вылетавшие каждые шесть секунд, действительно должны были производить на расстоянии впечатление нескончаемого грома. Потери испанцев составили пятьдесят человек убитыми и шестьдесят ранеными (только на флагмане или по всей эскадре?). По крайней мере это единственные цифры, которыми я располагаю. С английской стороны данных нет: капитаны скрывали убитых, чтобы получить на них жалованье и провиант.
Картечь продырявила паруса, снесла фальшборты, сорвала такелаж. Однако ни ядра протестантов, посланные издалека ради вящей осторожности, ни ядра католиков, бивших тоже издали от отчаяния, не смогли продырявить корпус ни у одного корабля. Обе эскадры жгли порох понапрасну…
Битва началась снова утром 3 августа, когда арьергард де Лейвы завязал перестрелку с несколькими английскими кораблями. Рекальде с галеасами двинулся к месту действия. Канонада продолжалась до вечера с прежним ожесточением, стихая только на те часы, когда артиллеристы охлаждали пушки, обвертывая стволы вымоченными в уксусной воде простынями.
В конце дня англичане, истощив порох и ядра, удалились. Удрали, по словам испанцев.
Герцог занес в дневник, что было сделано не менее 5000 выстрелов, 60 убитых без отпевания сбросили за борт, а гукоры-лазареты приняли 70 новых раненых. Сидония пометил также, что он насчитал 140 вражеских парусов, после чего, захлопнув дневник, отправился почивать.
В четверг, 4 августа, первые отблески зари явили англичанам два отставших испанских корабля. Это были гукор «Санта-Ана» (не путать с флагманом «Санта-Ана», которую покинул Рекальде) и галион Португальской эскадры «Сан-Луис». Джон Хоукинс тут же кинулся догонять их. Три галеаса спустили паруса и на веслах поспешили на выручку. Де Лейва тоже начал поворачивать назад свою громадную каракку.
На сей раз испанцы попали в шторм из железа и свинца. «Хирона» потеряла фонарь, «Сан-Лоренсо» — носовую фигуру, «Суньига» получила пробоину на уровне ватерлинии и вынуждена была выйти из боя. Неприятель метил в весельные порты, и скамьи гребцов были усеяны трупами — экипаж не успевал снимать с них цепи. Семеро человек были прикованы к каждому веслу: четверо — тянули, трое — толкали. Если один падал на палубу под ноги остальным, они не могли грести. Соседи тут же цеплялись за неподвижное весло, и маневрировать становилось невозможно.
Галеасы показали в Ла-Манше, что они не только не сочетают в себе преимущества галеры с галионом, но, напротив, комбинируют дефекты обоих типов судов.
Первым на месте оказался Рекальде, чуть позже к нему присоединились остальные галионы. Все происходило на траверзе острова Уайт. «Зюйд-вест сменился на вест-зюйд-вест — к нашей выгоде». В тот день был праздник св. Доминика, которого ревностно чтил герцог. Он решил дать англичанам сражение.
На всех мачтах взвились королевские штандарты, вымпелы и флаги. Неприятель на сей раз, похоже, был согласен подпустить испанцев поближе. Вспыхнула беспорядочная канонада. Попав под огонь испанских бронзовых мортир, «английский адмиральский корабль» (ошибка герцога — это был поврежденный «Трайумф») оказался отрезан от остальной эскадры и прижат к берегу лобовым ветром. Герцог увидел, как на нем приспустили флаг и два раза выстрелили из пушки, прося помощи. Затем «англичанин» попытался, буксируемый своими шлюпками, выйти из боя. «Сан-Мартину» ничего не стоило прикончить его. Герцог застыл в колебании.
Момент был решающий.
Алонсо де Лейва вознес к небу безмолвную молитву. И он, и остальные командующие эскадрами понимали, что победа уплывает из рук в третий раз. Ведь выручать адмирала придется остальному английскому флоту, начнется толчея, и можно будет пойти на долгожданный абордаж!
Герцог стоял в нерешительности — так утверждали оставшиеся в живых испанские капитаны в негодующих отчетах королю. Снайперы уже заняли позицию в «вороньих гнездах», аркебузиры с оружием и дымящимися фитилями наготове приникли к борту, штурмовые роты изготовили к бою абордажные крючья.
Герцог выжидал. А английский корабль удалялся…
Он воспользовался береговым течением, шедшим против господствующих ветров. На глазах у герцога к нему на помощь пришли девять шлюпок с буксирными канатами.
Де Лейва, Окендо, Рекальде, все генералы сыпали яростными сарказмами. Священник Хуан де ла Виктория писал позже (правда, основываясь на слухах), что де Лейва, приблизившись на расстояние голоса к «Сан-Мартину», выкрикивал проклятия, самым приличным из коих было следующее: «Дьявольщина! Его величество поставил командовать на море человека, которому впору учиться ходить по суше!» А Окендо, когда его корабль в свою очередь приблизился к флагману, добавил по адресу всех андалузцев: «Ну вы, мокрые курицы, отправляйтесь к сетям! Ловите тунца, если не желаете драться!» Затем он крикнул солдатам, теснившимся на палубе, чтобы они немедленно выбросили в море советника герцога Диего Флореса. (Монополия на ловлю тунца сетями была одной из старейших привилегий герцогов Медина-Сидония и традиционным занятием андалузских рыбаков. За это оскорбление герцог решил привлечь Окендо к ответу и пожаловался в письме королю. «Но его величество лишь грустно улыбнулся, прочитав сей документ».) Это было отголоском давней вражды. Испанцы-северяне презирали андалузцев, кастильцы ненавидели португальцев, а каталонцы — басков.
Бой продолжался в беспорядочном смятении, противники почти не видели друг друга за плотной завесой едкого черного дыма, тяжелыми клубами стлавшегося над морем. Затем ветер погнал его на испанцев. Герцог «дал сигнал и двинулся дальше… Армада последовала за ним».
С испанских кораблей в воду было сброшено пятьдесят тел, а семьдесят человек эвакуированы в плавучие лазареты.
Осыпаемый оскорблениями Медина-Сидония пригрозил нескольким обидчикам смертью. Затем он изложил королю свою версию минувшего дня, в которой, разумеется, его действия выглядели оперативными и разумными, но врагу дьявольской хитростью вновь удалось ускользнуть из железных тисков Непобедимого флота.
Итак, вместо того чтобы укрыться на рейде острова Уайт, как наказывал король Сидонии и как было решено на совете у мыса Лизард, Армада продолжала углубляться в Ла-Манш. Установившийся ветер сделал невозможным возвращение, а впереди не предвиделось ни одного надежного укрытия; гонец от Пармы все еще не вернулся, и не было известно, готова ли его армия к вторжению…
Почему так произошло? Сидония не обмолвился на сей счет ни словом. Он писал в весьма туманных выражениях: «…видя, что намечавшаяся атака не удалась, герцог отдал сигнал идти дальше» (герцог говорил о себе в третьем лице). Можно лишь предположить, что Армада не смогла войти на рейд острова Уайт из-за незнания коварных проходов. Действительно, извилистый пролив между островом и побережьем изобилует мелями и опасными песчаными банками.
Армада не смогла высадить десант на южном побережье Англии. Она, правда, двигалась к устью Темзы на возможное соединение с флотом герцога Пармского, но там Говард рассчитывал на поддержку кораблей Джона Сеймура и Дуврской эскадры.