– Теперь он наверняка в носовой кладовой, наполняет сетки… – сам себе сказал Отто, наблюдая, как в тридцати шагах от борта то и дело выходят на поверхность пузырьки воздуха: строго вниз от того места лежал затонувший «Генерал Грант» и ящики с золотыми слитками.
Майкл напряженно всматривался в это место, словно видел каждое движение молодого Дункеля, не замечая за собой, что мимикой лица и нервными движениями рук как бы пытается помочь Карлу…
– Жуть какая! Я ни разу в жизни не был под водой, на такой глубине! Наверно, там страшно, господин сенатор? – спросил боцман и подергал плечами от одного только мысленного представления, что там творится, во тьме, какие страшные существа могут обитать в океане и неожиданно выскочить прямо к твоему носу! – У меня какой-то животный страх перед морскими гадами, начиная от студенистой медузы и кончая этими препротивными липучими осьминогами. Столько ужасов о них наслышался от моряков!
Отто с самым серьезным выражением лица неожиданно предложил:
– Карл поднимется передохнуть, а ты бери его акваланг и спустимся вдвоем. Воочию увидишь подводный мир, а не по матросским басням. Хочешь?
– Избави бог! Что вы, господин сенатор! – Майкл округлил глаза и торопливо закрестился. – Если там что-нибудь высунется из зарослей, я захлебнусь соленой водой… Не-ет, лучше я останусь на солнце… с вашего позволения, господин сенатор!
– Как хочешь, Майкл. – Отто засмеялся, видя неподдельный ужас, который охватил боцмана – даже побледнел несчастный! – Зато было бы о чем порассказать внукам. Живописал бы, что своими глазами видел подводный дворец Посейдона.
– Нет-нет и нет, господин сенатор! Пусть лучше морской бог живет спокойно, без моего визита. А то начнет волноваться, взбаламутит океан, это нам ни к чему…
Хотя и ожидали, но сигнал от Карла заставил вздрогнуть: страховой конец, намотанный на левую руку Отто, дернулся три раза – поднимайте! Дункель плавно потянул капроновый конец, чувствуя, как выбралась слабина и пошла вверх увесистая сетка.
– Начали? – Фридрих привстал с кресла. Марта опустила книгу на колени, с нетерпением и взволнованно смотрела на мокрый канат, который от рук Отто сначала с небольшим наклоном, а потом вертикально отвис в воду.
– Похоже, Карл нагрузил сразу две сетки! – догадался Дункель.
Перебирая руками, он подвел оттянутые сетки к борту яхты, потом с изрядным усилием начал поднимать груз вверх, а со слитков, облепленных морскими водорослями, на гладь пологих волн изумрудным дождем неестественно громко срывались и падали крупные капли воды.
Подняв две сетки к фальшборту, Отто ухватился за толстые ручки, вытянул их на уровень груди, перенес через ограждение на себя и с глухим стуком опустил у ног на палубу.
– Фу-у, – едва выдохнул от напряжения Отто…
– Вам помочь… господин сенатор? – с непонятно-астматическим хрипом проговорил над его склоненной головой боцман. – Хотите, я возьму одну из сеток и отнесу куда скажете?
В полусогнутом положении Отто Дуккель резко повернул голову влево, увидел очень близко множество, как ему показалось, чужих ног, а одна из них, в тяжелом желтом ботинке, чуть занесена, словно для того, чтобы дать ему крепкого пинка под зад… Еще секунда и…
Он резко выпрямился, сунул руку в карман и, не в состоянии дальше переносить это нечеловеческое нервное напряжение, выхватил пистолет, щелкнул предохранителем.
– Цурюк![26] – рявкнул он в глаза Майклу, выпученные теперь не от алчности, а от ужаса и непонимания, отчего это вдруг сенатор так вызверился. Ведь он хотел помочь из самых добрых намерений, а не в стремлении украсть один из этих золотых слитков! И хотя приказ произнесен по-немецки, смысл его был настолько понятен, что боцман отпрянул к рубке, как если бы бесстрашный Персей поднес к его лицу голову ужасной горгоны Медузы…
Есио и Чжоу – а они тоже непонятно почему приблизились было к рубке, отчего Дункель и увидел множество ног! – попятились к открытой двери машинного отделения, на пороге которого, расперев руки о косяки, замер механик Степан Чагрин. Негр Джим со шваброй стоял почти на корме, за люком в матросский кубрик и оттуда, забыв закрыть рот от удивления, молча уставился на сенатора и на боцмана, который, похоже, закаменел перед дулом пистолета.