— Кажется, они понравились друг другу, — одарив насмешливым взглядом Роксану, девочка-ночь повернулась к капитану. — Поэтому я и говорю: не задерживайтесь. Это опасные воды, особенно для пиратского корабля.
Она исчезла. Сияющее перо опустилось на ладонь Яроша.
— Ярош, куда ты нас привел? — встревожено спросила Феникс.
Сокол не отвечал. Феникс стало страшно.
— Ярош?
— Будем искать там, где еще не искали, — ответил пиратский капитан, сжимая в руке сияющее перо. — На кладбище кораблей. Среди теней, Феникс.
Глава 23
Кладбище пиратских кораблей
Феофан вернулся во дворец. По комнате гулял ветер. Как некогда белоперая Химера, на подоконнике сидел молодой, красиво одетый мужчина. Русые волосы изгибались непокорными волнами.
Когда министр вошел, он зажег свечу, оставив окно. В отблесках прозрачные серые глаза Ажи де Сентана казались бездонными.
Феофан остановился, почувствовав в этом мужчине силу, не менее древнюю, чем та, что жила в белокрылом советнике Императора. Он был не просто чародеем — связанный с древними чарами, часть из которых дошла до сегодняшних дней, этот непрошенный гость представлял собой необычайную опасность.
— Что тебе нужно? — высокомерно спросил министр, вспомнив, кто он и где находится.
— Сегодня вы казнили женщину, которую я могу назвать своим другом. Отдай мне ее тело, — ледяной безжалостный голос, и пламя трепещет, откликаясь на заклятье, и если имперский министр ослушается…
Но Феофан только покачал головой.
— Зачем?
— Вы сожжете ее или похороните безымянной в общей могиле, а я воздвигну для нее королевское надгробие.
Пламя затрещало, предупреждая. Чародей не любил долгих разговоров с врагами.
Держа руки ладонями к пламени, словно успокаивая его трепет, Феофан медленно пошел к Ажи де Сентану.
— Я сделаю все, как ты хочешь. Если осужденная была твоим другом, я понимаю, кто ты. Но скажи, почему вы не сдаетесь? Вы потеряли моря. Вас предают. Вам не верят. Вас осталась горстка. Но вы не сдаетесь. Почему?
Ажи с интересом смотрел на министра, стараясь понять, как один из верных слуг Империи оказался способен на такие мысли, на такие вопросы…
— Я отвечу тебе, имперский министр, если ты отдашь мне тело подруги.
Они шли по ночному городу, и почему-то звериные глаза не могли их отыскать, не могли послать стражников. Сморенные сном, чужой непокорностью и верой, веки зверя отяжелели, и хозяин Империи погрузился в сон, где можно умереть только от жизни. Умереть, лишь если жил, а не тлел. И любая исповедь для всех смельчаков становится путем во мрак…
Город спал, и снилось ему кошмары. И это его изувеченную душу растягивали на все стороны мира вместе с тугими кошельками, набитыми его деньгами. Зверь стонал и шевелился во сне, и улицы затихли, а дома не выпускали жителей, напуганных происходящим.
Ажи и Феофан остановились возле металлической узорчатой клетки на площади.
Показав страже звезду, министр кивнул на клетку. Стражник, охранявший умершую, отпер дверь. Ажи вынес Алю, держа на руках как самую большую драгоценность.
Взгляды человека и чародея снова встретились.
— Ты спрашивал, министр, почему мы не сдаемся, хотя Империя сильнее? Но чем измеряется ее сила? Количеством слуг или воинов, территорией или страхом, который вызывают упоминания о ней в других странах? Нет, министр. Империя слаба.
Слышал ли ты, о чем говорит волна, ударяясь о крутой борт корабля, вольного взять курс к любому берегу? Или для тебя этот звук — лишь обычный плеск? А мы помним этот язык, который издавна понимали все. И потому мы не сдаемся, ибо, пока жив хоть один пират, цвет алой зари может принадлежать не только стенам Императорского дворца, но и пиратскому стягу. Прощай, имперский министр.
Ажи исчез вместе с казненной осужденной.
Министр жестом попросил подождать, не закрывать клетку.
Слышал ли он, о чем говорит волна?.. Слышал… Но боялся признаться… Боялся признаться самому себе…
Феофан снял с шеи рубиновую, обрамленную золотом звезду на светло-серой ленте — наивысший знак власти Империи, — и повесил ее на острый прут клетки, оскалившийся, как обломанный звериный клык.
…Солнечный свет лился золотом, смывая память о прошлом, но не даруя новое будущее. Только это солнце тоже было пиратским. Всегда было пиратским…
Кладбище кораблей накрывал призрачный туман, через который не решался пробиться никакой свет, ни лунный, ни звездный, и который не мог разогнать никакой ветер. Даже зачарованные паруса обвисли тряпьем. Из воды торчали остовы кораблей. Некоторые почти сгнили, а некоторые напоминали привидения, верящие, будто до сих пор способны выдержать долгое путешествие и испытания штилем и штормами.