Как же тяжело было выбирать, и, почувствовав это, стрелка компаса застыла: решай сам, капитан.
Ярош остановился напротив мужчины.
— Как твое имя?
— Ван.
— И как ты оказался здесь?
— Я искал другой город.
— А твой город?
— Он мертв.
— И что же ты хотел найти в другом городе?
Ярошу внезапно стало холодно. Или просто ветер подул сильнее? Пирату показалось, что он знает, о каком городе говорит Ван, и, наверное, иногда ему тоже снятся кошмары, где цветут алые цветы…
Глаза обоих были в то мгновение неживые, будто опустевшие души.
— Прости, Ван. Я не могу тебя забрать.
Глаза. Пустые и насмешливые, напуганные и просто равнодушные. Ярош не запоминал лица — только глаза.
Стрелка ожила и указала сразу на двоих.
На парня, потерявшего свое Имя. Подобно другим несчастливым смельчакам, он видел, как меняется этот мир, растворяясь в зверином взгляде, он был в столице не так давно, и ужасные изменчивые глаза смотрели на него. Ярош поежился, словно от настоящего холода. Встретившись один раз со взглядом Духа Империи, он теперь чувствовал всякого, на кого тот внимательно смотрел, но кто сумел выстоять, не покорившись. Но вместе с Именем и чародейскими способностями звериные глаза выжгли и душу парня.
А другой, на кого указала стрелка, Серж, был одет в господский костюм, но, казалось, с чужого плеча. У каждого из них были свое прошлое и общий сегодняшний день, но будущее предназначалось разное. Стрелка качнулась к Сержу.
— Еще этого парня.
Все. Ряд закончился. Но стрелка компаса не успокоилась.
Ярош обернулся к Нордину.
— Есть еще кто-то, кто пока не подчинился воле твоего корабля, — не вопрос, ведь компас лгать не умеет, он может просто не ответить.
— Поднимите клетку, — улыбаясь, приказал проклятый капитан. — Русалки без воды умирают.
Но и в неволе тоже. Русалка лежала на прутьях, обессиленная и словно неживая, длинные волосы болотного цвета закрывали ее лицо.
Стрелка указывала точно на клетку.
— Прикажи отпустить ее, — попросил Ярош.
— Как еще одного пленника? Она не с того корабля, — в голосе Нордина скользнула радость.
— Мне все равно.
Феникс встревожено глянула на Марен, но и давняя не понимала, что происходит.
— Откройте клетку, — согласился капитан «Астагора».
Русалка прыгнула в море. Лишь серебристо-зеленый хвост мелькнул, и плюхнула вода за бортом.
Стрелка снова пришла в движение, указав на одного из членов команды. Женщина, вероятно, несколько дней как подчинилась воле «Астагора» и еще не утратила себя, становясь частью корабля. За что она могла заплатить такую ужасную цену? А стрелка уже отвечала: эта женщина была матерью, и дети тоже плыли с ней в далекую страну… Воспоминания о детях и позволяли ее глазам светиться. Пока светиться…
А все другие уже утратили этот свет, их лиц не касаются чувства, и вместо глаз — провалы отчаяния, где завывает ветер безысходности и печали, насланный проклятьем, которое они делят с капитаном. Они живы, но стоит ли бороться за такую жизнь?.. И та, на кого указала стрелка, тоже станет такой, как они… Быстро станет…
Нельзя отбирать у «Астагора» и его капитана уже принадлежащее им, легче забрать с собой освобожденных пленников и уйти, договорившись со своей совестью. Но женщина так напоминала Ярошу Мать, которая не простит, если капитан оставит одну из ее живых дочерей в лапах чудовища.
— Отдай мне ее, — решился Ярош.
— Отдам, — неожиданно легко согласился Нордин. — Но ты забираешь больше, чем можешь.
— Я знаю, — подтвердил капитан корабля с черными парусами. — Но это мой выбор.
— Пусть будет так, — и капитан «Астагора» обратился к своей команде: — Уходите все, кого он выбрал. И ты тоже, Надежда, — вместе с вымолвленным Именем он освобождал женщину от обещания. — До встречи, Сокол.
— Феникс, Ярош, подождите, — попросила Магда, когда они уже собирались возвращаться на свой корабль. — Я хочу… — она растерялась. — Прости, Феникс. Ты моя подруга, но я хочу остаться на «Астагоре». Я рождена ночью, здесь я чувствую себя вольнее, чем на «Диаманте», где меня почти все боятся. Этот корабль меня принимает, ничего не требуя взамен. Прости меня, Феникс…