Но нет, пусть этот день настанет завтра. Как сладко давать и отбирать надежду — зверь зарычал, беззвучно, посылая приказ далеко в море. Двое услышали его голос. Белокрылый советник Императора склонился, соглашаясь дать жертве еще один день жизни. А Ричард…
Ричард стоял возле фальшборта, долго стоял, размышляя, а тогда снял с шеи усыпанный белыми жемчужинами золотой крест, который прятал под рубашкой. И снова смотрел, но теперь уже не на море, а на крест.
Возле него неслышно оказался Бенедикт.
— Знаю, кто зовет тебя, — тихо сказал священник. — Кто крестил, тот и зовет.
— Что тебе об этом знать? — усмехнулся Ричард, разводя руки.
Крест упал в воду. Утонул, напугав стайку рыбок, лег на дно, но не успел зарыться в песок. Из песка крест за цепочку вытащила зеленоватая рука.
Ярош, сидя на скрученном канате, пробовал, как двигаются пальцы на правой руке. Ему тоже досталось от бури.
— Ярош, я должен поговорить с тобой, — возле него остановился Айлан.
— О чем? — у капитана не было настроения для каких-либо разговоров: Море не отвечало ему, и даже стрелка компаса застыла, повинуясь этому неестественному штилю.
— Я не все сказал тебе вчера, — Айлан сел на палубу.
— Ты сказал достаточно, Айлан. Я еще не решил, как относиться к выпускнику Имперской школы, повернувшему свои чары против моей команды.
— Не я виновен в том, что буря нас отыскала, — оскорблено покачал головой Айлан, проглотив обиду. — Очень сильное чувство разбило наши чары, предсмертное проклятье, перед которым ничто не устоит, — он вздохнул. — Но ты не понял меня, Ярош. Я действительно вас ненавидел. Я узнал о тех статуях все, что может узнать человек, не присутствовавший при их превращении.
Но потом тень мужчины, похожего на вас, начала наведываться ко мне во снах. Мы разговаривали. Он сказал, что его зовут Эдвардом, — Ярош закрыл глаза, но Айлан на него не смотрел, увлеченный воспоминаниями. — Он подсказывал мне, что делать и куда идти, помогал избегать опасностей. Это Эдвард отговорил меня связываться с тем злым чародейством, хотя мне казалось, что нет ничего плохого, если тебе за работу платят днями своей жизни. И я сбежал.
Я не был противником Империи, но она постоянно становилась у меня на дороге в разных обличьях, один раз придя в виде помощника министра, котором тогда стал Олег. Он хотел передать меня в руки солдатам, но мой школьный товарищ уже тоже не был верным, хотя не уходил от министра, ведь любил женщину, запертую в подземельях столицы. Я думаю, именно Эсмин назвала его настоящим Именем.
Айлан умолк.
— Говоришь, знаешь о тех статуях все? Кого превратили в две другие? — пиратский капитан запнулся, сразу овладев собой. — Кроме Эдварда.
— Одна принадлежит мужчине, отважившемуся поднять восстание и месяц держать оборону от имперских солдат. Другая — женщина, которая выиграла ежегодное состязание сказителей. Она была лучшей среди певцов, съехавшихся со всех уголков Империи. Поговаривали, будто ее пение очаровало самого Императора. Но она отказалась служить Империи и попробовала победить в колдовстве белокрылую Химеру. Иногда казалось, что в мастерстве сказочница и советник Императора равны.
Айлан улыбнулся, жалея, что сам не видел того состязания.
Возле борта плеснула вода.
— Капитан, — позвал мелодичный голос.
— Ульяна, — Ярош обрадовался, увидев русалку. — Как ты нашла нас?
— А я вас и не покидала, — искренне улыбнулась Ульяна. — Должна предупредить тебя, капитан. Лови!
Она подбросила что-то блестящее, ударив по нему хвостом. Сокол поймал золотой крест с белыми жемчужинами.
— Что это, Ярош? — спросил Айлан, блеск этого золота казался немного зловещим, хоть и был омытым морем.
— На борту предатель, Ярош, — добавила Ульяна. — Я оставлю вас. Видела имперский корабль неподалеку, нужно разведать, — она нырнула.
— Так что это, Ярош? — переспросил Айлан. — Я раньше таких не видел, но от него веет зловещими чарами. Очень сильными и древними.
Ярош намотал золотую цепочку на руку, стиснув крест в кулаке.
— Такими советник Императора крестит тех, кого обратил в свою веру. Крестит своих бывших врагов.
Ранние сумерки ложились на воду. Большинство членов команды заснули, уставшие от шторма и штиля.
А когда настала ночь, и штиль потревожила легкая рябь, в которой преломлялась лунная дорожка, в городе со звериными глазами, в темнице, Аля, ожидающая суда, проснулась от прикосновения.
В камере было темно, но, если можешь превращать будущее в фотографии, так храня свои чары, то тьма многое тебе откроет.