— Я не твой капитан… пока что. Пока ты не бросишь своих кукол, — не в ней, а в этих игрушках притаился мрак.
— Они не мои. Они моей старшей сестры. Эвелина мне их подарила…
Полина смотрела ему в глаза, решая, чего ей больше хочется, с чем она способна попрощаться.
— Я брошу…
Куклы подняли бунт. Соломенная лисица вцепилась лапами ей в ногу, не отпуская, а коровка, собака, кошка и девчушка маленькими шажками быстро приближались к пирату. Солома отливала металлом, как иголки. Отравленные золотые иголки животворного солнца.
— Не трогайте его! — крикнула Полина, только куклы не слушались. — Нет!
Но Ярош уже видел такие игрушки и знал, как их одолеть. Ветер от сабли сбил в полете золотые иглы. Клочья соломы упали на песок, а обрывки платьица соломенной девчушки отлетели под ноги Полины. Перерубленные лезвием, они расплескали свою жизнь, и колдовство ушло в землю.
— Я вернусь сюда вечером. Проживи день без своих кукол, Полина.
Глубокие глаза девочки оправдывали его поступок, но слезы по уничтоженной живой памяти были солонее моря.
Ярош сверился с компасом, прежде чем выбрать, в какую часть города идти. Но стрелка долго колебалась, не сразу указав путь.
Улица привела его в один из самых бедных кварталов. Иногда в гнилых халупах селится счастье, обходя десятой дорогой роскошные особняки. Но не здесь. В этом торговом порту улицы патрулировали солдаты из города со звериной душой, и потому на хмурых узких улочках царствовали грязь и разбой. И вместо сказок здесь рассказывали страшные истории о гибели, унижениях и предательстве. Люди соревновались в искусстве сказителей, словно певцы, словно древние сказочники, упиваясь жестокостью своих выдумок и воспоминаний.
Разве мог здесь остаться кто‑то, чье сердце еще не зачерствело от ужасов и равнодушия? На кого указал компас?..
— Вернись, дочь моя, вернись, — тихо причитала нищенка, забившаяся в просвет между домами. — Дочь моя, ты самая смелая из всех дочерей Моря, ты самая любимая из всех дочерей Моря. Дочь моя…
— Что с тобой случилось? Каково твое горе, что ты выплакать его не можешь?
Ярош склонился над ней, убрал грязные волосы со лба, прорезанного глубокими морщинами, и увидел ее глаза, странные, изменчивые: женщина, кутающаяся в лохмотья, не всегда просила милостыню, она была из давнего народа, да только забыла себя.
— Твоя дочь любила море. Тогда она мне сестра.
— Ты знаешь, где моя дочь? Когда она вернется? — женщина слегка поднялась, надежда выплеснулась из ее взгляда, раскрашивая серый мир бедного квартала в бледные, но все же цвета.
— Я не знаю. Твое сердце знает. И Море… Оно ответит, если ты у него спросишь.
— Я боюсь Моря, — испуганно призналась она, отодвигаясь от пирата, словно он сам был воплощением Моря.
— Не нужно бояться, — рядом с ними стоял мужчина с темно — каштановыми волосами, блестели золотом четыре звезды на кожаной сумке почтальона, и на синей одежде в пуговицах тоже были выдавлены звездочки.
— Я видел тебя во сне, — Ярош встал между ним и женщиной.
— Меня друзья Айланом называют. Да, ты меня видел, когда тебя звали на площадь в столице, где…
— Достаточно. Я верю, что это ты, — оборвал Айлана пират. — Так что с ней?
В действительности Айлан был немного старше, чем в сновидении, где‑то одного возраста с учителем Константином. Мужчина присел подле женщины.
— Звезды возвращаются на утраченные пути, — тихо молвил Айлан, словно заклятье. — Вернется твой путь и к тебе, давней, как Море. Если ты вспомнишь, кем была, когда твоя дочь еще не видела чужие корабли.
…Дым и огонь, и люди в серой форме, бьющие без разбора всех, кто еще может двигаться. Люди без души. И стрела, попадающая в грудь девушки… Другую, бездыханную, тянут в лодку…
Словно сама судьба сошла к ним, предлагая помощь. Судьба часто говорит с Морем, и время стало для них общим, как и цвет глаз.
Женщина испуганно смотрела на почтальона, но она вспоминала, тяжело вспоминала задушенную боль.
— Дай ей оружие, лишь тогда она станет такой, какой была, — предложил Айлан, поднимаясь, и в знак памяти о благодарности за помощь в ужасном сновидении Ярош подчинился.
Как только пальцы женщины обхватили рукоять, ее глаза вспыхнули, а пыль слетела с одежды, уже не рваной и совсем не серой. Она стала собой, но не человеком. Обличье непокоренной воительницы или давней богини приняла она, почти бессмертного существа, которому хочется взлететь в небо, чтобы разыскать обидчиков, а все остальное безразлично.
— Теперь Море ее примет, — успел сказать Ярош и отскочить: спасла реакция.
— Мертвой примет! — рассмеялся седой колдун с безумными глазами, занося для нового удара крючковатую палку с головой чудовища.
За ним стояла бездушная толпа, чье единственное общее желание — убийство, а единственное чувство — ненависть ко всему живому и свободному. Ярош давно не видел одновременно стольких людей с пустыми глазами.
Седой колдун, чье лицо казалось очень знакомым, усмехнулся.
— И вы не уйдете отсюда. Министр Феофан заплатит золотом за каждого пойманного пирата. И вдвойне за каждого мертвого!
Ярош уклонился от удара крючковатой палки и поймал на лету саблю, брошенную ему давней воительницей. Метал против мертвого дерева. Дерево отбивало удары лучше лезвия: в дерево верили больше.
Но только пират мог драться с колдуном на равных, а Ярош был настоящим пиратским капитаном. Сокол изловчился и перерубил палку, едва не вывернув запястье. Седой колдун попятился, в толпе вспыхнули глаза. Недавно уже виденное лицо — один из имперцев, которых они отпустили, когда помогли Герде…
— Бегите, сюда идут солдаты! — крикнул мужчина.
Побежденный седой колдун шмыгнул между людьми, обломки его палки уползли в тень домов, превратившись в змей. Солнце зашло за тучу, и мир еще больше посерел.
— Поздно, — на крышу хлипкого строения опустилось белокрылое существо с человеческим лицом. — Министр Феофан желает говорить с вами. Он предложит вам выбор. Выберете правильный путь — будете жить.
Ярош нацелил пистолет на белокрылого врага.
— В этом обличии ты настоящий, советник Императора? Или Химера? Любишь, чтобы тебя так называли? Спускайся, я убью тебя, — в голосе Яроша клокотала ненависть. — Ваши обещания лживы. Только кровь говорит сейчас правду. Спускайся!
— Поздно, — довольно повторила Химера, глядя сквозь толпу на улицу.
Люди расступились, пропуская группу солдат в серой форме во главе с тем, кто имел право носить многолучевую рубиновую звезду.
— Пиратам запрещено находиться в любом из городов Империи, — начал Феофан, но пиратский капитан не дал ему договорить.
— Империи принадлежит лишь один город! Не этот…
— Империи принадлежит все города и земли, где ходят ее деньги, — усмехнулся министр. — Арестовать пиратов.
— Убей его, Феофан, — тихо попросил советник Императора: его глазами на пиратского капитана смотрела сама Смерть. — Зачем ждать? Убей его здесь.
— Только кровь говорит сейчас правду, — передразнил Яроша министр, не приняв во внимание слова белокрылого советника. — Пусть его судит Суд Империи. Чтобы было неповадно пиратам будить от покоя мирные города нашей страны.
Сопротивляться бессмысленно. Их трое против десятков. И если бы он был один… Ярош бросил саблю и пистолет на брусчатку.
— Здесь только один пират. Капитан Ярош Сокол, — гордо и свободно ответил он, хотя на запястьях сомкнулись кандалы.
— Отберите у пирата компас и карту, — напомнила Химера.
Солдаты не медлили с выполнением приказа, компас и карта достались Феофану.
Но пока все смотрели на пиратского капитана, давняя воительница закрыла мерцающим крылом Айлана, и они оба исчезли.
Ярош Сокол не вернется на свой корабль до рассвета…
Глава 6. Воля министра и советника
Феофан не спустился в подземелье, у него были дела поважнее, чем издеваться над плененным пиратским капитаном. Кабинет заперт, но порыв ветра толкнул министра, когда двери распахнулись. Ветер качал тонкие занавески и перебирал белые перья Химеры.