К щекам давнего успел пристать загар. Ветер растрепал кудрявые волосы, а солнце облущило нос, он больше не был похож на древнее бессмертное существо со странной судьбой и скрытым прошлым. Но и ребенком не казался тоже. Ему хотелось доверять или хотя бы довериться.
Ярош не смотрел на Странника, в глазах пирата отражалась вода, разрезаемая кораблем.
— Я еще помню те времена, когда все моря принадлежали пиратам, а торговцы боялись нас пуще шторма. Совсем недавно это было, а кажется, много жизней назад. А потом проснулся Дух Империи, открыл глаза — и все изменилось. Море больше не говорило с пиратами, чаще даря попутный ветер судам Империи. Но и сам он боялся пиратского нрава, ибо мы слишком отчаянные и дерзкие. Нас можно купить или запугать ненадолго — но это временная власть.
Мы свободны. В наших сердцах — ветер, в крови — море, а в глазах — и отблески волн, и отсветы пожаров. Мы не боимся смерти, и поэтому она говорит с нами, как с равными, и даже может сражаться плечом к плечу, если захочет. Мы свободны, а души слуг Империи — рабские. Только их много, а пиратские капитаны часто набирают команду из одиночек, иногда забирая их у погибели.
Странник оглянулся: на них смотрела Киш, но она стояла далеко и не могла слышать, что говорит Ярош. А капитан продолжал, ничего не замечая.
— И когда пиратских кораблей почти не осталось, некоторые пираты ушли в города, принося их жителям таинственный отблеск моря в собственных глазах. Стоило одному пиратскому капитану поселиться в городе, где уже ходили имперские деньги, и город изменялся: игры детей требовали смелости и дружбы, в семьях влюбленных рождались чародеи. Единороги ходили по улицам, и девушки заплетали белые гривы волшебных животных в пышные косы, украшая их цветами. Фениксы и драконы соперничали в мастерстве полета, расцвечивая ночное небо фейерверками. Мир становился другим, стоило одному пирату просто появиться в припортовом городке, и пока капитан был жив, деньги Империи теряли в тех землях ценность.
— Так было и с нами, духами мира, — печально подтвердил давний. — И с чародеями, на чьих ладонях живет огонь, и с самими драконами.
— Я знаю об этом, — голос Яроша стал твердым, хотя его воспоминания могли поселить в душе только отчаяние. — Но нам было мало небольших припортовых городков. Мы хотели, чтобы единороги ходили и по широким проспектам имперской столицы, — он умолк на мгновение, собираясь с силами. — Достаточно одного пирата, чтобы жизнь вернулась в небольшой городок. Мы пошли в столицу вдевятером. Вернулись только трое: я, Феникс и капитан «Ворона». Мы дорого заплатили за побег. А глаза Духа Империи засияли еще ярче.
Он замолчал. Странник положил свою детскую ладонь на загрубевшую руку пирата. Он должен был знать, что случилось тогда в ужасной живой столице.
— А твои побратимы? — жестокий вопрос, но такой необходимый.
— Эдвард мечтал о бессмертии, — тоже без чувств, только воспоминания, живые болью. — Он получил вечную жизнь, теперь его статуя стоит на главной площади столицы. Черная мертвая статуя, укрытая серой пылью, — один из символов Империи. Джонатана поставили стеречь город, который мы любили: он заманивает в ловушку людей, чьи глаза могут осветиться морем, и они гибнут. Я был там не так давно, видел его, он почти не помнит своего прошлого, но меня вспомнил. Я сам едва не стал частью проклятья той земли…
Серые глаза Яроша потемнели от гнева и боли воспоминаний.
— Нас заставили смотреть, как Мариан, самая младшая из тех, кто пошел в столицу, присягает Императору и садится подле его ног в тронном зале… Что случилось с ней потом, мне не ведомо. Линт вступил в Имперское войско, где‑то в чужой земле он и погиб, у него даже могилы нет. Моря Линт больше не видел с того дня, но он бы и не смог увидеть море, ибо, присягнув Императору, ослеп, видя только то, на что укажет командир.
— А еще двое, капитан? Что случилось с ними? — Странник не смог скрыть свою заинтересованность рассказом.
— О дальнейшей судьбе Ажи де Сентана я не знаю… — Ярош помедлил с ответом. — А самый отважный — Кристофер — остался в заточении, не согласившись на условия Империи. Но тюрьма эта была закрыта не решеткой, а ужасными видениями, сводящими его с ума. Мы стали тем, с чем боролись, мы присягнули врагам на верность или сбежали, устрашившись новых пыток. Бессмысленно противостоять такой силе. Но если ты пират, то и один будешь сражаться с целым миром. Я отступил… Жалею…
Странник видел, как тяжело Ярошу вспоминать, но завтра пиратский капитан точно больше ничего не расскажет, и давний решил спросить о самом главном:
— Вы стремились убить Императора?
Ярош криво усмехнулся.
— Говорят, у Императора нет Имени и нет души. Бесполезно убивать того, на чье место придет еще худший. Пока сияют жизнью глаза Духа Империи, Император будет его наместником. А погасить эти глаза невозможно.
— Все рожденное может умереть, — повторил Странник слова вампирши Магды. — Ты просто не знаешь, как добиться этого, Ярош.
Киш подошла к ним.
— Капитан, тебя хочет видеть граф, — сказала она, улыбнувшись Страннику.
— Пусть сам придет, — пробурчал Ярош, тоже улыбаясь давнему, ведь мало кому удавалось его околдовать, заставив честно отвечать на вопросы.
— Но ты сам запретил Ричарду подниматься сюда, — удивленно напомнила колдунья, но Сокол только усмехнулся.
— Пусть соберутся все. Я знаю, о чем хочет говорить граф Элигерский.
Киш кивнула, оставляя их.
— Ярош, — покачал головой Странник. — Я и раньше говорил: не нравится мне все это. Граф кичится своими колдовскими умениями. Мы почти все можем колдовать. Тайра, Хедин, принц Юран, Айлан, когда‑то служивший Империи, с Марен и Харуном вообще тяжело в чарах сравниться. Но никто из нас не выставляет свой талант напоказ, кроме него. Не доверяй графу, Ярош.
— Успокойся, дружище, — капитан похлопал Странника по плечу. — Я пират, а он больше нет.
На палубе уже собралась вся команда, ждали только их. Ричард усмехался, Козырь и Меченый над чем‑то ржали. Все же остальные были, на удивление, серьезны, не радовалась даже Роксана, которую родители простили и отпустили к новой подруге.
Ярош спустился к своей команде.
Море било водой в борта корабля с черными парусами, но сквозь шум разбитых волн слышались голоса.
— Ярош, пора выбирать шкипера. Будет справедливо, если им станет пират, у которого опыта больше, чем у других.
— Ричард, у меня уже есть шкипер, настоящий принц. И не советую тебе колдовать. Когда ты был капитаном, за тобой не замечали колдовских умений. Или это тоже награда за послушание, идущая вместе с награбленным богатством?
— Не твое дело, Сокол, где я научился чародейству. Тебя не было на моем корабле.
— Я в то время был капитаном «Диаманты», граф. И мы уже тогда наслушались о подвигах грозы торговцев. Ты хоть раз столкнулся с пиратом? Или резать торговцев проще?
— Не нарывайся, Сокол. Я не буду драться с тобой. Ты проиграешь, а твой корабль может не принять другого капитана. Покажи‑ка мне лучше карту. Она не проявилась, верно? Даже волшебный огонек с ладони паренька не помог ожить рисунку. Не лучше ли изменить курс и отправиться грабить торговцев?
Несколько одобрительных выкриков поддержали его.
— Граф, жадность не доводит пиратов до добра. Оставь торгашей в покое. Или пиратская удаль тебе и раньше не была знакома? Карта проявится, когда мы найдем всех, кого ищем.
В воде отражались тени людей, стоящих на палубе.
— Тогда ищи их сам, Сокол! — оскалился граф. — Без нас!
— Хорошо, — спокойно ответил капитан. — Выбирай безлюдный остров, я тебя там высажу. И всех, кто захочет присоединиться к тебе.
— Не горячись, Ярош, — тень графа отступила, за колдуном осталась стоять только горстка его друзей, все остальные перешли к капитану «Диаманты». — Ты же пират. У нас общий флаг.
— И ты помни, что ты пират, а не торгаш.