Она танцует перед тенями, чтоб забыться хотя бы на время танца. Но разве можно колдовать, когда в сердце у тебя пусто?..
В комнату вошли Феникс и Анна — Лусия.
— Ярош, ты здесь, а мы тебя ищем повсюду, — Феникс улыбкой поздоровалась с Софией.
— Мы встретились случайно, — капитан кивнул Анне — Лусии. — Ты изменила решение?
— Нет, я пришла попрощаться. На рассвете вы покинете порт, если не хотите остаться здесь навсегда. И мы уже никогда не увидимся, — Анна — Лусия посмотрела на Софию. — Ты тоже попрощаться пришла?
— Я иду с ними, — твердо ответила София, надевая шляпу и поправляя капитанское перо.
— С ними? — рассмеялась колдунья.
— Да! — рассвирепела София. — Не желаю, как ты, веселить танцами чудом не обратившихся в прах.
— А ты не боишься, что, когда Тортуга исчезнет за горизонтом, ты и сама превратишься в кучку праха? — зло поинтересовалась Анна — Лусия.
— Трусость стала твоим достоинством, Анна — Лусия?
Обе пиратки схватились за оружие, но не обнажили его.
— София, — тихо и спокойно сказал Ярош, — если ты поплывешь отсюда на борту «Диаманты», будешь вынуждена подчиняться моим приказам, хотя я помню, что ты тоже капитан.
— Да, Ярош, — с вызовом глядя на Анну — Лусию, ответила София.
Анна — Лусия хмыкнула.
— Потому я и сказала Соколу, что на корабле может быть только один капитан.
— Только если этот корабль не последний пиратский, — ответила вместо Яроша Феникс.
Анна — Лусия обернулась к ней и глухо промолвила:
— Зависть. Остерегайтесь зависти. Даже здесь есть много желающих вам смерти из‑за твердого убеждения, будто несправедливо, что Ярош Сокол — единственный, кому посчастливилось сберечь и корабль, и пиратскую удаль.
Появление священника в пиратском порту вызвало бы удивление, но пираты жили своей жизнью и упивались весельем, в этом безумии находя будущее и цель. Эта Тортуга действительно отличалась от того свободолюбивого города, о котором слагали легенды. Особенный остров, осколок мира, где чего‑то не хватает. Не хватает зла и опасности, настоящего соперничества и настоящей, неподдельной подлости. «Диаманта» была чужой в этом порту, она вызывала зависть, но Анна — Лусия ошиблась: даже зависть сразу гасла в сердцах почти теней, когда их взгляд перетекал на что‑то другое.
Как невозможно затеряться в толпе необычному человеку, так и здесь все члены команды выделялись, будто освещали собой поблекшие улицы, возвращая им, пусть на часы или минуты, прежний вкус и запах жизни. Поэтому, погуляв немного по городу и уладив все дела, связанные с продолжением пути, члены команды корабля с черными парусами возвращались к морю и держались поближе к пирсу.
Ярош и София шли к пристани. Они уже настолько привыкли к завистливым взглядам, что не обращали на них внимания.
— Боишься подойти, отче, — возле высокого худого священника остановился русый мужчина, хозяин роскошного серого плаща. — А не подойдешь, до конца жизни жалеть будешь.
— Тебе повезет больше, Жан — Поль. Ты попробуй, — священник даже не посмотрел на товарища, он мечтал выбраться из этого порта на любом корабле, даже отрекшись от всего, кроме веры, даже под черными парусами с демонами на борту, как вон то черное создание, с которым забавляются две светловолосые девочки.
— А давай вместе, Бенедикт?
И они вместе подошли к капитану, отдававшему приказы Олегу и Берну. Ярош повернулся к Бенедикту, положив руку на эфес новой сабли: он недолюбливал священников, потому что слишком многие из них согласились служить Империи и белокрылой Химере.
— Кто вы? — спросил Ярош.
— Меня зовут Бенедикт, — ответил темноволосый священник на вопрос, не обещавший ничего хорошего. — А моего друга — Жан — Поль. Он наследник древнего аристократичного рода.
К капитану подошла Феникс.
— И что нужно священнику и наследнику древнего аристократического рода от пиратов? — Феникс встала справа от капитана, София, стоявшая слева, улыбалась: она тоже не любила священников и аристократов.
Бенедикт глянул на колдунью, чьи черные волосы на мгновение подсветил огонь адской бездны, и на темную одежду другой женщины, расшитую чародейскими узорами.
— Возьми нас с собой, — сказал Жан — Поль. — Мы наделали ошибок, но, говорят, там, куда вы плывете, их можно исправить.
— Лгут, — возразил пиратский капитан. — Там можно погибнуть, а не ошибки исправить.
— Где угодно можно погибнуть, — тихо заметил Бенедикт. — Главное, чтобы в последние минуты вера пламенела в сердце.
Взгляды пирата и священника встретились.
— Правда, отче, — едва сдерживая смех, согласился Ярош. — Но моя вера отличается от твоей. Как вы попали в этот порт?
Бенедикт только усмехнулся, немного отвернувшись: у него было свое мнение относительно вопроса веры.
— Я был заложником у пиратов, — начал Жан — Поль, бросив взгляд на товарища. — Они требовали выкуп у моих родных, только род отказался выложить за меня такую сумму. Но капитан надеялся еще поторговаться, поэтому они оставили меня здесь и больше не вернулись.
— Хочешь к родным, Жан — Поль? — поинтересовалась Феникс.
— Без меня все мои имения растащили как наследство. Я не хочу туда возвращаться.
— А ты, Бенедикт? — обратился Ярош к священнику.
— Я пришел сюда как миссионер, чтобы построить церковь, — грустно признался Бенедикт. — Но церкви вам, пиратам, ни к чему, да и корабль, привезший меня на этот остров, был последним.
— Так ты хочешь распространять свое учение среди пиратов? — рассмеялась София.
Священник погрустнел.
— Среди вас, испорченных верованиями в чертовщину, поздно распространять праведное учение. Кто видел открытое море с борта корабля с черными парусами, тот утратил шанс на спасение.
— Ладно, отче, — Ярош отбросил наигранную веселость.
Потому что нельзя унижать человека, если он не сторонник твоей веры. И разве не Море рассказало ему то, что он сейчас пересказывает как страшное откровение? Вон как светятся морем его глаза, как и глаза аристократа.
— А драться вы умеете?
— Умеем, — ответил за обоих Жан — Поль.
Глава 15. Сказания огня и пепла
Сашка постучал в дверь домика, стоящего на опушке. Темнело, от высоких деревьев ползли негостеприимные тени.
— Там что, никого нет? Но ты же видел свет, Вейн? — неуверенно спросил Сашка.
— Видел, — подтвердил товарищ.
Луиза показывала Олексе и Жаку журавлиный клин, перечерчивающий вечернее небо, укрытое тучами на западе. Только оранжевая полоса протянулась возле самой земли, как раскаленное лезвие. Птицы учатся летать перед путешествием на юг, и, сколько взгляда хватает, колосится золотая пшеница. Еще не скошенная…
— Кто ночью ломится? — дверь открыл уже старый и поседевший, но еще крепкий мужчина с ружьем в руках.
— Переночевать пустишь? — Вейн почувствовал в хозяине что‑то родное, словно он тоже потерял все, кроме оружия.
Мужчина опустил ружье.
— Пущу, на нелюдей вы будто не похожи. На теней тоже.
— Тени? — переспросил Эмиль.
— Мертвые, — отрезал хозяин.
— Мертвые? — заходя вслед за Сашкой и Вейном, испугалась Олекса.
Домик оказался слишком маленьким, чтобы они все разместились за одним столом, но хозяин сразу сориентировался.
— Ночь теплая, возле костра посидим. Вы, — он указал на Вейна и Эмиля, — собирать ветки, но в лес далеко не заходить. Девчата за водой: ручей за холмом, вы его услышите. А ты со мной пойдешь, поможешь, — старик кивнул Сашке.
Никто не возразил, ибо от старика исходила какая‑то сверхъестественная сила убеждения.
— Кто ты? Как тебя зовут? — спросил парень, когда они зашли за домик, чтобы перенести из‑под навеса во двор несколько больших поленьев для костра.
Старик посмотрел на Сашку, и в сумерках его глаза блеснули солнцем.