Химера ухмыльнулась, уловив эту мысль.
— Ты не колдун, поэтому не прочитаешь заклятье, написанное мною на песке, даже Морю его не смыть. Но добра в тех чарах меньше, чем в твоих мыслях, хотя мысли твои черны. Зависть и ложь, которыми ты жил эти два года, точат твои мысли, Иржи, как червяк яблоко. Ложь о восстании против Империи и заточении. И зависть к чужому счастью, к чужой молодости, к пиратской удали, которой у тебя никогда не будет. Зависть съела твою душу, Иржи.
В каждом слове советника Императора притаилось отчаяние, перетекающее в без того обезображенную завистью душу человека.
— Почему ты не оставил меня на острове, колдун, чтобы зависть окончила свою работу? — стараясь удержаться над пропастью отчаяния, спросил Иржи.
— Почему? Потому что ты нужен мне, человек, — рассмеялся колдун. — Потому что ты видел пиратов, видел их корабль, а теперь проклянешь их всех, — советник Императора жестом позвал двух солдат. — Казните его. Все равно как.
Солдаты взяли Иржи под руки, но тот вырвался, бросившись Химере в ноги.
— Ты обещал мне жизнь!
— Я ничего тебе не обещал. А ты отдал мне свою жизнь и свое сердце. Если же твое сердце понадобилось мне для какого‑то заклятья? Поторопитесь.
Солдаты подняли Иржи и забрали с собой. Химера пришла к Феофану, который видел, как колдун разговаривает с пленником. До слуха министра долетел слабый вскрик.
— Асана Санарин, — позвала Химера, и к ним подошла высокая темноволосая женщина, одетая в белый костюм капитана имперского флота. — Стрела зависти и ненависти полетела. Она яркая, следуйте за ней, — и уже к министру: — У нас есть нужный курс.
Поклонившись, Асана Санарин пошла на капитанский мостик. Феофан не ответил.
Туман укрывал море, окутывая корабль бело — серым маревом, от которого саднило в горле. Сквозь него не мог пробиться лунный свет, подсвечивая призрачную мглу, будто в тумане скалились мертвецы. Черные паруса намокли и обвисли, ветер стих, как перед бурей.
Не велись разговоры, все старались поменьше находиться на палубе, чтобы не дышать гадким туманом, от которого кружилась голова.
Ярош, Марен, Феникс, София, Анна — Лусия, Айлан, Юран и Мариан, уговорившая капитана позволить и ей не сидеть в каюте, стояли на вахте. Перед кораблем плыл Дельфин, чтобы предупредить о рифах. Никто не верил туману. Туман ждал, что они допустят ошибку, туман облизывался, готовый сожрать кораблик, затерявшийся в морских просторах.
Туман стал густым, как молоко. Они уже не могли видеть друг друга. Мгла плыла серыми прядями, стелилась по палубе, отделяя людей друг от друга. В поле зрения Яроша остались только Айлан и Юран, почти скрытый за молочной пеленой.
Айлан захохотал.
— Ярош, какой же ты странный! У всех спросил, как они на корабль попали, кем до того были. Кроме меня!
Туман плыл, липкий и холодный.
— Ты нашел меня во сне. Ты помог мне, Айлан, — туман ел даже слова, делая их пустыми. — Чародеи могут находить людей в сновидениях.
— Да! — снова засмеялся Айлан. — Но почему я тебя искал, ты подумал? — и, прежде чем Ярош успел что‑то сказать, ответил сам, шепотом, со злостью: — Смотри, Ярош, смотри, как я ненавижу вас всех за то, что вы есть!
…Мгновения чужой жизни, налипающие на тебя, как капли тумана. Вот ребята радуются, празднуя окончание обучения в лучшей из школ Империи. В одном из них легко узнать Айлана, в другом угадывается молодой Олег.
— Так кто самый смелый? Нарушишь запрет? — смеется один из парней.
— Иди ты! — толкает его опьяневший Олег. — Сам туда лезь.
— А не боюсь, — хвастаясь, уверяет молодой Айлан. — Я самый смелый из вас!
— Врешь, Варн! — хохочет тот же парень.
— Не вру!..
Комнату затягивало ночной мглой. Айлан шел через прямоугольную площадь к черным статуям. Темная одежда делала парня незаметным для стражи.
Черная статуя вблизи оказалась не очень большой, но постамент был выше человеческого роста. Прошептав заклятье, Айлан вогнал в черный камень постамента кинжал. Подпрыгнув, парень поставил ногу на рукоять кинжала и залез.
Статуя мужчины тихонечко вздохнула, вдохнув ночной воздух.
— И как же мне доказать, что я здесь был? — сам у себя спросил парень, почесав затылок, от дыхания не по — летнему холодной ночи хмель слетел с него.
— А никак, Айлан, — ответила статуя, хотя уста из камня не шевельнулись.
— Ты живой? — от удивления Айлан едва не слетел с постамента. — Как ты назвал меня?
— А разве неправильно? — усмехнулась статуя его мыслям. — Разве это не твое Имя? Разве ты не Айлан?
Парень бежал с площади во весь дух. Завтра их будут поздравлять с выпуском, объявляя, в какой уголок страны поедет каждый из них, над кем примет командование. Сердце колотилось, откликнувшись на настоящее Имя. Если откликнется снова…
Айлан второпях бросал на кровать вещи. Проснулся Олег, сел на своей кровати. Все остальные еще не вернулись с гулянки.
— Что с тобой, Варн?
Айлан вздрогнул, мгновенно обернувшись к товарищу.
— Я не Варн, я Айлан! Понимаешь, что это значит?
— Нет, — Олег еще не полностью проснулся.
— Это мое Имя! Которым меня назвали родители! Слухи правдивы, а я пропал… — закричал Айлан, переходя на шепот, ведь сам испугался, что его крики услышат. — И ты, тебя тоже иначе зовут, друг. А я ухожу, — он забросил сумку на плечо. — Куда глаза глядят…
— Что ты натворил, Варн?.. — Олег только сейчас понял, что случилось.
Айлан ударил кулаком в стену, разбив костяшки пальцев до крови, но в отчаянии не почувствовал боли.
— Мы натворили… Статуя на площади… она живая. Она назвала мое первое Имя. Я не предавал! — Айлан плакал…
Воспоминания становились маревом корабля.
— Я все разузнал о тех статуях и о пиратских капитанах… — шептал Айлан. — О тебе… О вас, сломавших мне жизнь… Я вас ненавижу…
Из тумана вынырнули Анна — Лусия и Юран. Принц ударил Айлана по лицу. Анна — Лусия отгоняла марево от корабля, зовя слабый ветер, но ей было тяжело соперничать с волей тумана. На палубе посветлело.
Возле Мариан и Феникс, которым тоже было плохо от молочной мглы, стоял Бенедикт, его тихая молитва разжижала марево.
— Это все туман! Это неправда, Ярош! Не слушай его! — Юран встал между Айланом и капитаном.
— Не все неправда, Ярош, — вид собственной крови привел Айлана в чувство. — Я действительно вас ненавидел и искал, пока статуя не пришла в мои сны, ведь я слишком много думал о ней. Она указала мне на город в Элигере, где бы я мог отыскать тебя и Феникс.
Туман относило легким ветром.
— Помогите! — долетел до них слабый голос умирающего.
Из марева выплыла коряга, обломок корабля, за который цеплялся уцелевший. Дельфин подплыл к нему, чтобы мужчина держался за плавник. Спасенный схватился за веревку, брошенную Юраном, и вместе с Ярошем пираты затащили его на корабль.
Ослабевший мужчина, верно, слишком много времени провел в море, наглотался воды. Почувствовав себя в безопасности, он не мог даже пошевелиться. Лишь уста его шептали, стараясь объяснить, предупредить. Бенедикт наклонился к нему.
— Я должен был умереть… Почему?.. Ты сказал… Колдун, ты сказал…
Бенедикт отшатнулся, вскрикнула София. Мужчина не был живым, одежда на нем рассыпалась прахом, кожа тлела, только лицо еще уцелело. Чудовище встало, посмотрев на пиратов, рассмеялось и, отступив, упало за борт.
Над морем плыла песня — ледяная, страшная, как молитва небытию. Она миновала марево, сплеталась с маревом, была маревом.
Дельфин закричал от боли, волна резанула его ножом, и прыгнул на палубу. На лоснящемся теле Дельфина, превращавшегося в человека, проступила кровь. Юран бросился к нему, пытаясь чарами остановить кровотечение.
Но крик Дельфина вписался в ужасающую песню одним из аккордов. Туман расползался, открывая укрытое тучами беззвездное небо. На скале посреди недвижной воды сидела фигура, одетая в белоснежные одежды. Это ее голос отбирал надежду и волю.