— Мы ему слова не давали, — отрезала Мариан. — Смерть.
— Ты не была такой жестокой, Мариан, — тихо сказала София.
Глаза Мариан сверкнули презрением к капитану «Русалочки».
— Кто побывает в Императорской тюрьме, не останется таким, каким был. Но откуда тебе об этом знать, София?
— Не нужно похваляться, кому сколько несчастий досталось, — красивое лицо Софии окаменело. — Мой голос за жизнь.
— Пусть отвечает за жестокость Империи. Смерть, — провозгласила Феникс, и будто тяжелую ношу с плеч сбросила, сев прямо.
— Я поддерживаю. Министр — не Ричард. Смерть имперскому министру, — Анна — Лусия смотрела прямо на Яроша, бросая ему вызов.
— Я дал слово, и от него не отступаю. Жизнь, — уверенностью в голосе вернул ей вызов Ярош.
— Все равно двое на трое, мы придумываем министру наказание, — Анна — Лусия хотела встать, чтобы уйти, но Ричард поднял руку, прося слова.
— Трое на трое, Анна — Лусия. Вы оправдали меня, значит, у меня тоже есть голос, как у пиратского капитана.
— У тебя нет голоса, предатель! — взвилась Мариан, вскочив. — У тебя нет корабля!
— Обломки всех наших кораблей обросли водорослями и кораллами на дне моря. Кроме «Диаманты», — Ричард тоже встал, но спокойно. — Должны благодарить Яроша, что снова видите горизонт не с берега. Трое на трое, но окончательное решение принадлежит Соколу, ведь он дал министру слово. Только капитану «Диаманты» решать, что будет с Феофаном, министр — пленник Яроша.
Слова Ричарда немного утихомирили Феникс и Мариан, Анна — Лусия криво улыбалась. Неужели жалела о своем голосе, оправдавшем Ричарда?..
Ярош поднялся.
— На этом совет окончен. Пиратские времена давно канули в небытие, как и наши законы. Сейчас иное время. И поэтому, друзья, если вы соберете еще один такой совет, я расценю его как бунт.
Больше ничего не сказав, Ярош покинул каюту. За ним на палубу вышел Ричард.
— И чего ты добилась, Мариан? — злилась Феникс. — Разве я не говорила, что Ярош ставит свое слово выше любого закона?
— Я же предупреждала: несколько капитанов на одном корабле к беде, — напомнила Анна — Лусия.
Ярош стал возле фальшборта, оглянулся на Ричарда, вытащив крест. В лунном свете жемчужины казались слезами.
— Твое? — спросил капитан, отдавая зловещее украшение.
Ричард усмехнулся, все поняв, но крест не взял.
— Хочешь благодарности, Ярош? Да, это мое. Вернись, покажи им, и тогда ни София, ни Анна — Лусия не встанут на мою защиту.
Сейчас, как никогда, чувствовалось, что Ричард старше Яроша, намного старше, и, вероятно, не только годами.
— Благодарность — это пустое. Я лишь долг возвращаю. Не узнал тебя тогда в господской одежде, но увидев в тюрьме графом… Воспоминания напомнили мне о том дне. Это было до того разговора с Химерой, что ты нам показал, или после?
— Это было до, — темные глаза Ричарда улыбались. — Я не такой негодяй, как ты думаешь, Ярош, не одного тебя тогда не выдал. Я позволял пиратам селиться на Элигерском побережье, если они решили научиться мирным профессиям или же создать семью. У каждого был шанс дожить свой век в покое, но не все им воспользовались. Это тяжкое испытание: постоянно быть рядом с морем, но не иметь возможности снова видеть его ширь, не иметь права на свою команду и флаг… — глаза графа Элигерского потускнели, не только о других, но в первую очередь о себе рассказывал он этой ночью. — Новая возможность начать жизнь с начала…
Многие спились, другие не выдерживали и ехали вглубь страны, подальше от моря, где их ловили имперские солдаты и казнили. Хотя кое‑кто нашел и свой покой, и, как мне известно, даже свою любовь. Те дети так и не узнали, кем были их родители в действительности, и почему так часто глаза отца или матери заволакивало туманом грусти, и тогда они никого не слышали и не видели, словно находились очень далеко от дома.
Но дети пиратов любили море всем сердцем, любили свободу — это глубокое чувство передалось им по крови. Время там шло медленнее, чем в столице Империи, но значительно быстрее, чем в море. У некоторых этих детей уже родились свои дети. В Элигере много потомков тех, кого уважали в Пиратском братстве. Тот берег стал для них последним приютом и местом вечного покоя. В Элигере заканчивается наша эпоха…
— Наша эпоха не закончится, пока мы живы, пока ветер наполняет черные паруса этого корабля, — не согласился Ярош. — Пока мы верим в свободу и боремся против своеволия Империи…
— Нет, Сокол, — покачал головой Ричард. — «Диаманта» — последний пиратский корабль, живой корабль, у которого есть своя воля и душа. Ми ничего не властны сделать против воли Империи, а вечно прятаться в море невозможно. Ты собрал команду, но лишь половина понимает, что это путешествие может привести их только к смерти. И здесь так много простых женщин и детей… Отпусти людей, Ярош, не обрекай их на пытки в Императорском дворце и казнь. Выбор должен быть осознанным, а они не представляют, в чью войну вмешались.
Ярош посмотрел на Ричарда. Взгляд серых глаз Сокола был пронзительным, заглядывал в самое сердце. Граф Элигерский отвернулся, не в силах его сейчас выдержать.
— А ты сам, Ричард? Ты понимаешь, каков наш с тобой конец на этом пути?
— Ярош, — усмехнулся Ричард. — Я был графом Элигерским, в моем особняке гостили и имперские министры, и советник Императора. Каждый такой визит мог закончиться моим арестом или публичной казнью, если бы открылось мое своеволие. Я так жил много лет, и за это время весь мой страх обернулся пеплом. Я не боюсь погибнуть, Сокол. Но другие люди на этом корабле… Подумай над моими словами, капитан. Твой долг — защищать свою команду.
Ярош Сокол снова поглядел на золотой крест с жемчужинами, который до сих пор держал в руке: да, Химера умела наказывать своих врагов, и чем сильнее противник, тем страшнее испытания были ему суждены, он об этом тоже знал не с чужих слов.
— Негоже отбирать у Моря его добычу. Пусть что принадлежит ему — то принадлежит, — Ярош бросил украшение в темную воду.
Рядом с кораблем плеснула вода — Ульяна слышала их разговор.
Глава 19. Проклятье Мертвого города
Олег дернул Эсмин за рукав, она обернулась. Мужчина радостно улыбался.
— Пойдем, Феофана поприветствуем, мы забыли о нем вчера, — радость была так сильна, что будто просвечивала через кожу и бурлила в глазах.
— Ярош приказал не трогать министра, — неуверенно напомнила Эсмин.
— А мы только поздравим его с посещением пиратского корабля, — Олег огляделся, высмотрев неподалеку Киш и Тайру. — Киш! Пойдем к министру.
Колдунья, улыбаясь, кивнула ему, но ее улыбка искрилась зловещим обещанием.
Втроем они подошли к министру. Его сейчас никто не охранял, в полной уверенности, что в ком столько страха, тот ничего сделать ни с собой, ни с другими не сможет. Но, когда Феофан обернулся к ним, испуга в его глазах не было.
— Привет, Феофан, — усмехнулся Олег, обнимая Эсмин. — Видишь, я и без Империи живу счастливо.
Феофан не ответил, он смотрел на женщину, которая пила яд на площади. Как ей удалось спастись, он не понимал. Киш положила руку на оружие, глаза пылали местью, но приказ капитана гасил неудержимое желание отрубить министру голову.
Жестокое испытание на верность и покорность придумал для своей команды пиратский капитан.
— Я рад видеть Эсмин свободной, — спокойно сказал Феофан. — Жаль, но мне вряд ли доведется полюбоваться танцами Бар — Тиранских танцовщиц. Ты счастливчик, Олег. Или она для тебя тоже не танцует?
Рука Олега невольно стиснулась в кулак: как он осмелился?! Не его ли подпись стояла под всеми приказами, отправляющими узников на пытки?
— Я тоже рада видеть тебя, министр, — на удивление легко ответила Эсмин, подавая ему руку для поцелуя, шрамы она больше не прятала. — Мы танцуем не для кого‑то, а ради тех, кого любим, и ради благоденствия своей земли. Но вряд ли имперский министр способен это понять.
— Министрами не рождаются, танцевать тоже учатся всю жизнь, Эсмин. Зря ты считаешь, что я не могу тебя понять.