Мужчина растерянно сгреб в кулак черные перья.
«Ну, почему?.. Почему так всегда?.. Чем он виноват перед миром, что тот не обращает на него внимания, не дарит ни настоящей радости, ни искренних друзей, ни опасностей, о которых хотелось бы рассказывать другим, когда выберешься из передряги?.. Почему?..»
Черные перья были мягкими и теплыми, но они все равно отправились в мусор. Белые перья он метлой смел на кучу. Когда немного подсохнет, все это он, как всегда, сожжет. Но вечером, после работы, когда ноги привели задумчивого Владимира снова в парк, фонари погасли.
Дорога во мраке вела по совсем иным улицам…
— И что там у тебя?
Фея подкралась к своей подруге так неожиданно, что Ангелочек отдернул руку, которой касался небритой щеки Владимира.
— У меня кое‑что интересное есть, — шепотом похвасталась фея. — Я видела сны Роксаны, Ольги и Виктора — им снится Элигер. А еще сон Катерины… она рано осталась сиротой. Я не знала… И сон Ирины… Знаешь, почему она так любит море? Ведь ее к тому приучила бабушка: родители допоздна работали, она часто приводила внучку на берег, а сама сидела на камне и вязала шали да носки, которые продавала на базаре. Ирина играла одна, для нее море было единственным, к кому, кроме бабушки, она могла обратиться.
— Подруга, тебе не кажется, что мы делаем что‑то плохое? — тихонько, чтобы не разбудить людей, спросил Ангелочек. — Мы действительно подглядываем в их мысли и прошлое, о котором они, может быть, и не хотели бы никому рассказывать.
— Ты такая нудная! — тихонько хмыкнула фея, но почему‑то сразу загрустила. — Но, наверное, ты права… Я видела еще два сна. Плохие сны… Страшные…
Я видела, как Жан — Поль ссорится с отцом. Жан — Поль молодой, не такой, как сейчас… Он толкнул отца в гневе, и тот упал, ударился головой о мраморный край стола. Жан — Поля судили, но оправдали, он быстро учился драться и управлять своим имуществом, а потом… — фея умолкла. — Он многое делал, за что его могли бы судить снова. Я удивлена, что капитан взял Жан — Поля на корабль…
— А другой сон? Чей он? — Ангелочек взял подругу за руку, успокаивая, и вместе они полетели к выходу, оставляя спящих людей.
— Другой сон товарища Зорин — Дельфина. Ты хотя бы знаешь, кто влюблен в нее, подруга? Почему он только наполовину человек? Когда‑то разбойники пленили певца. Они хотели, чтобы чародей играл для них, ведь впереди пиратский корабль ждал тяжелый переход между скалами. Пленник отказался, зная, что разбойники собирались напасть на селения на северном побережье, и для того, чтобы остаться незамеченными, им и необходимо пройти опасным путем, не повредив корабль.
Капитан того корабля был жестоким. Они привязали певца к мачте и несколько дней не давали ему еды и воды, пока тот не начал молить о пощаде. Но когда его отвязали и вложили в ослабевшие руки инструмент, чародей отомстил разбойникам, заклятой песней превратив всю команду в дельфинов.
Сам певец погиб — капитан застрелил его, как только отзвучали звуки песни, которая временно защищала своего творца. Корабль тоже не пережил этот день, попав в водоворот между скалами. Его раскололо и затянуло в глубину вместе с капитаном. Дельфину теперь это снится.
Фея делала себе гнездышко из размотанной веревки и чаячьего пуха, надеясь, что увиденное не придет в ее собственные сны.
— Подруга, мне страшно представить, какие сны могут видеть Ричард, Юран или пиратские капитаны… — шептала, засыпая, фея, удобно устроившись в своей кроватке. — Не будем так больше делать, хорошо?
— Хорошо, спи, — согласился Ангелочек, укрывая подругу серым пером чайки, как одеялом.
Перья… Черные вороньи перья… Почему‑то они не уходят из мыслей, и даже страхи не затмили ощущение чего‑то такого близкого…
Ангелочек глянул вниз, где, опираясь спиной о мачту, спал Макс.
— Плохо сторожишь, парень, — усмехнулся Ангелочек. — Но что‑то же тебе снится…
…Макс проснулся, почесав щеку, на которой выросла двухдневная щетина. Он заснул за столом на тетради с карандашом, поэтому карандаш просто отпечатался на лице.
Молодой мужчина зевнул, взлохматив нечесаные волосы, полез под стол за бутылкой пива. Там всегда стояла не откупоренная бутылка, но сегодня ему не повезло: полных бутылок не осталось.
Недовольно крякнув, Макс направился в ванную комнату. Хотя ночь, но таким чучелом по квартире ходить не годится. Умывшись, Макс, все еще прижимая мокрое полотенце к голове, раскалывающейся от боли, вернулся в комнату.
На столе сидела красивая женщина. Ноги, как говорят, от ушей, да она их и не прятала под длинной юбкой, выбрав для себя джинсовое мини. Волнистые темные волосы собраны в хвост, но все равно такие густые, что закрывают плечи, длинные ресницы скрывают глаза. Макс не сразу понял, что странная гостья листает его тетрадь.
— Положи, где взяла! — возмутился парень, вмиг забыв, как секунду назад таращился на нее.
Женщина медленно, с чувством собственного достоинства, закрыла тетрадь и положила на стол. Поменяла ноги, сев немного боком, чтобы было видно, что она в дорогих чулках, будто небогатый парень мог знать в этом толк.
— Не нравлюсь? — соблазнительно спросила гостья.
Макс хмыкнул, бросив мокрое полотенце на не застеленную постель.
— Ты откуда взялась? Этаж‑то десятый.
— И правильно, что не нравлюсь, — не обратив внимания на замечание об этаже, женщина спрыгнула на старый, поточенный молью ковер, где еще можно было разглядеть центральный цветок.
Красавица подошла к нему, провела пальчиком с длинным разрисованным ноготком по щеке Макса. Парень вздрогнул.
— Ты холодная, — он отвернулся.
— Потому что я не человек. Я муза. Твои стихи красивы, поэт. Хочешь, я буду твоей музой?
Она отступила, но Макс не решился обернуться, ему казалось, что вместо красавицы он увидит чудовище.
Женщина рассмеялась, совсем не холодно, а даже приветливо.
— Угости гостью чаем, Макс. Я не кусаюсь.
Они сидели на кухне, пили чай с желтоватыми кусочками сахара, из того запаса, который Макс привез от бабушки из села еще мальчишкой. Бабушка уже отправилась в рай, а запас заканчивался только сейчас. Больше к чаю ничего не было.
— Макс, ты талантливый поэт, но слава не осияет тебя, ее подманивают смелостью, а не нытьем, — приветливо заговорила черноволосая красавица. — В тебе есть смелость, но на самом донышке души. Ты слишком редко ее показываешь людям. Здесь счастье не ждет тебя, ты женишься только потому, что почти прошла молодость, у тебя родятся дети, но ты не будешь их любить, ведь телевизор заменит тебе их смех, а игры заменят им твою отцовскую любовь, да и работу ты по душе не отыщешь.
— Зачем ты говоришь мне это? — стукнул кулаком по столу Макс, едва не перевернув чашку с недопитым чаем. — Кто ты такая, чтобы над людьми насмехаться?
Женщина утопила улыбку в глоточке холодного чая.
— А кто ты, что еще не подпустил к себе мысль, будто сошел с ума или видишь странный сон? Кто ты, что запросто со мной разговариваешь, не стараясь понять, как я оказалась в твоей квартире, если этаж десятый, а дверь ты всегда запираешь? Может, проверишь дверь?
— А это что‑то объяснит? — Макс дотянулся до печки, чтобы подогреть чайник.
— Нет, не объяснит, — она задумалась, прежде чем продолжить. — Но есть твое счастье, хоть и не здесь. И женщина, которую ты полюбишь с первого взгляда, Мэри ее зовут, и счастливая, хоть и не богатая семья, и работа, где нет начальника — самодура. Мэри живет в твоем городе в трех кварталах отсюда, но здесь вам познакомиться не суждено.
— И где эта счастливая земля, где я могу встретить свою любовь? — не поверил ей Макс.
— В мечтах или в сновидениях, или в параллельном мире, как сейчас говорят. Какое это имеет значение, Макс, если ты действительно желаешь попасть туда?
Красавица поднялась.