— Мы не виделись столько лет. Ты изменился, — отворачиваясь, сказала она.
— Мир изменился, и я тоже, — советник Императора коснулся ее руки, его пальцы были теплыми, прикосновением он утолял боль.
— Ты меня казнишь? — Марен отступила, уклоняясь от этого лицемерного тепла.
— Не хотелось бы… — глаза Химеры похолодели. — Ты из давнего народа. Нас не так много осталось, чтобы казнить своих соотечественников вместе с людьми. Пойдем.
Это было не предложение, а приказ, которым не стоит пренебрегать. Если она не подчинится, ее поведут смотреть на казнь силой.
Нет помоста, возле стены дворца пятерых осужденных охраняет в три раза больше солдат. Две женщины, молодой мужчина и два парнишки — подростка. Среди осужденных Марен узнала семью правителя, хотя его самого с ними не было.
— Он уже мертв, — словно прочитала ее мысли Химера. — Во время обстрела привалило в собственных покоях. Это ты была на стене, а правители прятались во дворце. Хотя не все…
Советник Императора встретился взглядом с рыжей женщиной, на щеке которой алела свежей кровью глубокая царапина. Сестра правителя с ненавистью смотрела на своего врага и с удивлением — на Марен.
— Ты из давнего народа, Марен, поэтому у тебя есть возможность выбирать: присоединиться к ним или присягнуть на верность Империи. Мир будет нашим, нам принадлежит много земель на севере и западе, наши главные войска движутся на юг и восток. Скоро флот под нашими флагами будет пересекать моря от края до края, не встречая сопротивления и преодолевая бури благодаря воле своих капитанов. Мы живем долго и увидим мир без границ, объединенный под нашей властью. Каким будет твой выбор, Марен?
Давняя задумалась. Она должна была бы рассмеяться врагу в лицо, гордо подойти к осужденным, которые и позвали ее, моля о помощи в защите Бар — Данари.
Должна была, но не смогла…
Почувствовав ее сомнения, советник Императора вложил в безвольную руку Марен пистолет.
— Там одна пуля. Для тебя или для кого‑то из них. Меня ты убить не сможешь, а если попробуешь, то обречешь пленников на большие страдания. Ты выбираешь между смертью и властью. Помнишь, когда‑то, как страшные сказки, нам рассказывали, какую силу дает жертва? Мы были юными и не верили, что кровь имеет такую власть. Я попробовал. Эта власть таки существует, и она могущественна. Попробуй и ты, Марен. Отобранная жизнь может стать твоей силой, это и будет для тебя присягой на верность Империи. И со временем ты научишься летать — птицу выберешь сама. Вторая птица будет хранителем клятвы, хотя многие почему‑то предпочитают змей…
Марен глядела на осужденных пустым взглядом. Город склонился перед чужой властью, и поэтому ее место там — подле стены ждать казни. Такова ее судьба. Но неужели именно такова?.. Неужели судьбу нельзя изменить?.. Неужели этот день должен начаться с ее смерти?..
Давняя оглянулась на Химеру.
— Если я присягну Империи, действительно ли моя слава будет великой?
— Да, — улыбнулся советник Императора. — Ты будешь рядом со мной и на войне, и подле трона Императора. Твоя власть, как и моя, будет простираться от моря до моря, от пылающих песков до вечного льда, а слава останется в песнях на столетия.
— Тогда я принимаю твое предложение.
Марен повернулась к осужденным и выстрелила, не целясь. Пуля нашла сердце рыжеволосой властительницы, женщина упала.
— Будьте вы прокляты… оба… — последним дыханием слетело с ее уст, небосвод прочертила яркая падающая звезда.
Химера махнула рукой, и прогремел залп. Этот день все же начался с крови, и никому из осужденных не было суждено спастись.
С рассветного неба к ним камнем упал ворон. Коснувшись плеча Марен, он превратился в черный плащ с капюшоном. Ее и без того темные глаза полыхнули кровавым мраком — клятва была принята.
Давняя поправила плащ, в который обратилась отобранная жизнь, наполняя ее небывалой силой, и провела по волосам. Под пальцами сверкнуло заклятьем, и почти вся расплетенная коса осталась в ее руке.
— Сожгите это вместе с телами правителей Бар — Данари. Это мой дар им, — протягивая волосы, обратилась к имперским солдатам Марен.
Советник Императора кивнул в знак согласия. Скоро над разрушенным городом поднимутся столбы дыма погребальных костров, а сейчас у них еще много дел, которые нужно уладить перед тем, как двигаться дальше на восток.
Иная судьба, иная жизнь, иной путь… И только имя старое, почти забытое… Марен понимала, что все, что было до этого рассвета, — в прошлом, за гранью сделанного выбора.
Рассвет над порабощенным Бар — Данари был золотым, а не кровавым, словно насмешка неба…
Темная маслянистая вода чуть слышно плескалась за бортом пиратского корабля.
— Мы дошли до Бар — Торен, и тоже взяли город штурмом, — продолжала рассказывать давняя. — А до Бар — Тираны нам оставался один переход, когда пришли вести, что на севере Империи началось большое восстание, которое с каждым днем ширилось как пожар, и мы должны были возвращаться, чтобы поддержать войска Императора. Вскоре Пиратское братство объявило войну Империи, собирающейся подчинить их моря, и времени на возвращение в Бар — Тирану у нас уже не было.
Ярош молчал, он знал, что происходило дальше, но не представлял, какой на самом деле была встреча Марен и советника Императора, и что в действительности все могло сложиться иначе, не поддержи тогда она притязания Империи на чужие земли и свободу.
— Зачем ты искала меня в Элигере?
— Я не искала тебя, пиратский капитан, — улыбнулась Марен. — Я приехала вместе с министром Феофаном и советником Императора. Хотя и не поэтому оказалась на том побережье. Нас, давних, и потомков древних народов, почти не оставшихся в этом мире, звал могущественный колдун, словно на совет. Поэтому пришли я, Харун, Мать, Странник, хотя и не встретились с ним.
Да и Зорин услышала его голос, она тоже из древнего народа, хотя и не такого древнего, как мой, — коротко стриженая женщина снова смотрела на темную маслянистую воду, будто ее покой передался и давней, которая только что показала пиратскому капитану часть своего ужасающего прошлого. — А ты, Ярош, как там оказался? Почему именно в это время? Зачем ты привел свой корабль в Элигер? Сколько тех, у кого есть сила бороться с Империей, услышали тогда голос Гайяра?
Ярош не ответил, у него не было намеренья исповедоваться давнему народу и этому темному морю, хранящему воспоминания об их поражении в войне…
Больше найти никого не удалось. Свет высвечивал только остовы кораблей. А маслянистому морю уже не было безразлично, что кто‑то тревожит его покой. Море грозило им бедой, время истекало, и Ярош решил повернуть назад.
Тень опустилась на палубу, склонившись, положила что‑то на доски. А поднялась уже Ажи де Сентаном.
— Здравствуй, Ярош, — сказал Ажи, и здесь его голос звучал совсем иначе, не скованный чарами имперской столицы, он даже разлетался слабым эхом в тумане.
— Сколько мы не виделись, Ажи? — непонятно, рад Ярош встрече или нет.
— Года? Века? Ты, как и я, их не считаешь. Лучше посмотри себе под ноги, Сокол.
Все, успевшие к тому времени выйти на палубу, вздохнули. Между Ажи и Ярошем лежала женщина, красивая, но…
— Это же… Аля Очеретяная, — не удержался Сашка. — Она дала нам фотографию с «Диамантой». Она фотограф из столицы!
Ажи слегка усмехнулся, глянув, как Ярош склоняется над черноволосой женщиной, едва не становясь на колени, и ответил парню.
— Не только. Она друг. Верный друг вашего капитана, — взгляд прозрачных серых глаз де Сентана встретился с взглядом Феникс, она опустила глаза, не зная, что сказать ему на это.
— Она мертва, — Ярош гладил волосы Али, он даже не спрашивал, отдавая себя горю.
— Мертва ли она, Сокол? — удивленно переспросил Ажи. — Ты же сам был за чертой. И друзья вернули тебя из царства смерти. Неужели ты, славный капитан, побоишься отыскать душу Али?