— Люк, неужели все было так плохо? Ты говорил мне, что у тебя была лодка и ты плавал на ней; когда пролетали над Стэмфордом, он мне показался очень милым.
Улыбка, с которой он посмотрел на нее, сделала его лицо еще печальнее.
— Пит, я вырос среди множества игрушек и не только в одном очень милом месте. В Стэмфорде я жил до развода родителей. После этого я оставался с матерью до ее смерти.
— Где?
Он помедлил, потом направил самолет в мягкий вираж, опускаясь к земле.
— Прямо под нами, — спокойно произнес он, глядя через ветровое стекло.
Внизу в тысяче футов Пит увидела красивый особняк из известняка, перед которым была холмистая лужайка, заканчивающаяся у пляжа. Вокруг были разбросаны многочисленные строения.
Она так часто видела его с земли. Вид сверху настолько отличался, что Пит не сразу поняла, что смотрит на клинику Коул-Хаффнера.
Он заранее заказал такси, и оно ждало у аэродрома. Во время поездки Люк заполнил большинство «белых пятен». Сэнфорд — это фамилия отца, Коул — его матери. Она никогда не была счастлива, сказал Люк, но иногда он думал, не было ли ее состояние связано просто с отсутствием смелости. Она впала в депрессию, позволив себе оставаться в ловушке условностей ее класса, отягощенная пустыми обязательствами, налагаемыми богатством — владение несколькими домами и управление ими, быть хозяйкой для партнеров мужа в банковском и инвестиционном бизнесе.
— А ей хотелось заниматься еще чем-нибудь? — спросила Пит.
— Она никогда не думала об этом, — ответил Люк. — Или, если она и думала, то никогда и никому не говорила. Она просто… без всякого интереса, по необходимости, была богатой, ее обслуживали, она никогда не пошевельнула пальцем, чтобы подстричь живую изгородь или вытащить сорняк. Когда она покончила с собой, все говорили, что это произошло потому, что у нее было умственное расстройство. Но иногда мне кажется, что ей все просто до смерти надоело.
После самоубийства Люку пришла в голову идея передать дом и участок земли вместе с фондом лечебному заведению.
— Я тогда был во Вьетнаме, и такой большой белый дом мне был не нужен или я просто не хотел жить в нем. А Робби уже сошел с рельсов и сам нуждался в заботе. Я подумал, это будет самая лучшая память о маме — нечто полезное. И никогда не жалел.
Теперь она поняла, что он имел в виду, говоря о своих «сумасшедших предрассудках», вставших между ними. Он не доверял богатству и роскоши, они не принесли ему счастья в жизни.
Когда такси остановилось у подъезда, Люк схватил ее за руку, прежде чем она вошла в клинику. Он так близко притянул ее к себе, что она могла почувствовать его тепло. Прижав рот к ее уху, он сказал:
— Во время нашей прошлой встречи, Пит, у тебя были проблемы с твоей мамой. И я никак не мог найти нужный момент, чтобы рассказать тебе о моих проблемах; вместо этого я наговорил глупостей, которые отдалили нас. Это было безумием с моей стороны, потому что я хотел тебя с самого первого момента, как увидел. Помнишь? — Он кивнул в сторону берега.
— Я помню, — нежно ответила она, прижавшись к его широкому плечу. — Когда я подумала, что ты пациент.
Он улыбнулся и немного отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Иногда мне самому это кажется. Вот сейчас, например, я чувствую себя сумасшедшим, что так долго ждал, чтобы позвонить тебе. Но я боялся…
— Боялся?
— Вспомни, как мы встретились — здесь, сведенные вместе, потому что оба дети матерей, потерявших связь с реальным миром. Временами меня волнует, а может быть, это у меня в крови, и я не захочу, чтобы любимому человеку пришлось иметь с этим дело. Я никогда не сомневался, что полюблю тебя, я только сомневался, смогу ли сделать тебя счастливой так, как кто-то другой. Вот поэтому я сторонился тебя, пока наконец это стало невыносимым. А увидя твой «Глаз любви», я понял, что вся твоя страсть прошла через него, даже на фотографии.
Его глаза светло-серые, подумала она, глядя на него, как облака, когда буря уходит и начинает проглядывать солнце. Их буря, конечно, закончилась, и в этот момент она ощутила, что они подходят друг другу и принадлежат друг другу.
Люк бросил взгляд на дверь клиники.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Она покачала головой. В последние несколько недель мама была некоммуникабельна. Она не видела смысла подвергать Люка такому испытанию.
Он сказал ей, что в конце территории есть бывший домик садовника, который он оставил для себя.
— Я встречу тебя там позже, — и указал на тропинку, по которой ей надо было идти.
Коттедж словно сошел со страниц книжки с картинками, миниатюрное одноэтажное белое строение в колониальном стиле с несколькими комнатами. Изгородь вокруг дома была густо увита розами. Они поднимались по углам дома, свисая с низких карнизов.
Когда к концу дня Пит подошла к дому, дверь открылась. Войдя в дом, она обнаружила, что пол гостиной уставлен коробками, наполовину заполненными книгами и бумагами. В поисках Люка она заглянула в пару комнат. Одна была маленькая спальня, красиво оформленная в сельском стиле с мебелью раннего американского периода, другая комната оказалась кухней.
Люк показался из единственной двери в дальней стороне гостиной, держа в руках кипу бумаг.
— Упаковываешься? — как можно небрежнее спросила она. Ее встревожило, что не успели они найти друг друга, а он уже рвет корни.
— Доктор Хаффнер некоторое время назад сказал мне, что клинике нужны еще помещения. Я не хочу полностью расставаться с этим местом, но я им предложил, что они могут временно воспользоваться домом. Я больше не провожу здесь много времени.
Она вспомнила, что он прилетел сюда из Калифорнии. Но она отбросила мысль о том, что им сложно быть вместе.
Сейчас он был здесь.
— Как дела у мамы? — спросил он, укладывая бумаги в коробку.
— Кажется, немного лучше, хотя иногда меня интересует… — Она покачала головой и не договорила фразу.
Люк закончил за нее.
— Тебя интересует, покинет ли она когда-нибудь это место. — Он повернулся к ней и смахнул с рук пыль.
У нее на глазах выступили слезы. Она столько раз хотела выплакаться после встреч с мамой, однако не было никого рядом с ней, кто мог бы утешить ее, и слезы оставались невыплаканными. Сегодня с ней был Люк.
И он не разочаровал ее. Он подошел к ней и обнял.
— Поплачь, — прошептал он. — Я знаю, каково это.
Она прижалась к нему, а он держал ее. Да, он мог понять всю ее старую боль, как никто другой.
Наконец слезы утихли, но желание, чтобы ее успокаивали, сменилось другим желанием. Она подняла лицо, он посмотрел на нее и улыбнулся. Она прижалась к нему, он наклонился и провел языком по ее губам. Мгновение она наслаждалась нежным ощущением, потом внезапно с силой и настойчивостью, которых не испытывала раньше, она почувствовала взрыв желания.
— Возьми меня, Люк, — прошептала она.
Он моментально откликнулся, но молча. Просто сильнее прижался ртом к ее губам, когда, схватив на руки, понес к кровати. Все время держась друг за друга, они пытались освободиться от одежды. Она никогда не знала такого полного, снедающего ее желания, и по тому, как вел себя Люк, понимала, что он чувствует то же самое. Золотистый свет догорающего дня просочился сквозь деревья возле дома и прокрался в комнату, отчего она казалась освещенной их жаром.
Они освободились от одежды. Она застонала от удовольствия, почувствовав прикосновение его кожи еще до того, как он коснулся ртом ее сосков, а потом начал целовать между грудей, опускаясь вниз к животу, бедрам, пока наконец не стал пробовать ее, и она не знала, сколько она сможет выдержать. Опустив руки, она притянула его к себе, давая понять, что хочет, чтобы он вошел в нее. Через минуту он погрузился в нее, касаясь самых глубин.
Она радостно вскрикнула, когда почувствовала его в себе, и вошла вместе с ним в метеоритный поток волнующих ощущений, которые зыбью проходили по ней в невообразимом сочетании огня и холодной воды, устремляясь вниз с высоты.