– Но, моя милая, – терпеливо сказал Артур слегка хриплым от простуды голосом, – что именно вы обнаружили в этих коробках? Надеюсь, не любовные письма Остина? – Хохотнув, он взял Полу за руку, которая потонула в его огромной ладони. – Вряд ли они стоили того, чтобы из-за них приезжать домой.
– Там были дневники, мистер Бреннер, дневники, которые Остин Купер вел во время поездок по Германии, Франции, Испании, Англии и Скандинавии в двадцатые-тридцатые годы.
Артур покачал головой, как бы говоря: недостаточно убедительно.
– Что нового можно еще узнать? Все давным-давно известно. – Он достал огромную черную сигару. – Больше ничего?
– Нет, еще кое-что.
– А именно, милочка?
– Документы на немецком. Я, конечно, не могла их прочитать, но там есть имена, очень известные имена – некоторые, правда, мне встретились впервые. И эти бумаги адресованы Остину Куперу. Несколько конвертов с печатями, но без марок, словно они никогда не предназначались для пересылки по почте. Все они… как бы это сказать… выглядели очень… очень официально, что ли. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
Артур медленно поднялся с кресла, осторожно ступая, подошел к окну и уставился на улицу. Порывы ветра поднимали тучи снега, отчего свет становился неровным, колеблющимся, но, однако, было довольно светло. Вокруг головы Артура клубился густой сигарный дым.
Пола вопросительно посмотрела на меня.
– Да, я понимаю, что вы имеете в виду, – промолвил наконец Артур. – Но при чем тут эти документы? Вы утверждаете, будто именно из-за них Сирил просил Джона приехать домой? Странно, я бы даже сказал, очень, очень странно.
– Сирил рассмеялся, когда я сообщила ему о них, а потом сказал, что это очень забавно: жизнь сконструирована до мелочей, деталь за деталью. Он просил никому об этом не говорить, ни одной живой душе, и добавил, что свяжется с Джоном и сам прилетит сюда на этой неделе, чтобы поговорить со мной лично, а не по телефону. – Она слабо улыбнулась. – Он казался таким счастливым, что мы снова увидимся… Много месяцев мы общались только по телефону.
Бреннер обернулся, выжидательно глядя на нее.
– Он звонил мне каждую неделю, – пояснила Пола, – отовсюду: из Каира, Мюнхена, Глазго, Лондона. А последний звонок был из Буэнос-Айреса.
Артур хлопнул ладонью по спинке кресла.
– Никак не пойму, какого черта ему понадобилось ехать сюда с другого конца света, вызывать Джона из Кембриджа – тоже не ближний конец – ради найденной вами связки каких-то старых нацистских бумаг Остина? Никому теперь нет никакого дела до нацистов, между прочим. – Он чихнул, держа наготове бумажную салфетку. – А эта его торжественно-высокопарная телеграмма: «Семейному древу нужен уход…» Какого дьявола он хотел этим сказать? Потом он тайно приезжает домой, поднимается наверх, выпивает коньяк и умирает. Ей-богу, будь он сейчас здесь, я выдал бы ему по первое число. К чему вся эта таинственность?!
– Дело в том, – заметил я, – что мы не знаем, зачем он решил приехать и зачем вызвал меня. Нам известны лишь кое-какие факты, но неизвестно главное: зачем.
Упираясь руками в подлокотники, Артур медленно опустился в кресло. Если не считать моментов, когда его мучили приступы подагры, Артур Бреннер вовсе не казался стариком.
– Вам известно не хуже меня, Артур, что Сирил Купер никогда не был взбалмошным. И если он хотел, чтобы я приехал, значит, у него были на то веские основания. Весь вопрос в том, что мы не знаем, какие именно.
Пола поглядела на меня, потом на Бреннера, провела рукой по большой английской булавке на юбке и сказала:
– Надо полагать, Сирил знал что-то такое, чего не знаем мы.
– Разумеется, милочка, – согласился Артур. – Он наверняка знал, ради чего приехал, а это сейчас самое главное. Кстати, он оставил завещание, – продолжал Артур, меняя тему разговора. – В общем-то довольно справедливое, Джон. Ты наследуешь все, то есть почти все. Несколько миллионов долларов, мой мальчик. Что ты на это скажешь? – Его широкое лицо расплылось в улыбке, глаза заблестели. – А вам, моя душечка, – уставился он на Полу своими бледно-голубыми глазами, – он оставил четверть миллиона. – Я заметил, как у него на глазах выступили слезы. Он быстро зашмыгал носом, высморкался, украдкой смахнул их с уголков глаз. Куперы были его семьей, его родными.
Пола тихо заплакала, теребя подол юбки. Я же как-то не вполне еще осознал, что вдруг стал мультимиллионером. Все это казалось мне в какой-то степени абсурдом. Это были личные деньги Сирила. Наши семейные капиталы целиком были вложены в различные благотворительные фонды.
– Что ж, я думаю, нам не мешает взглянуть на эти документы, будь они неладны, – сказал Артур мрачно. – Сущая ерунда и пустая трата времени. Но ничего другого нам не остается, как по-твоему, Джон?
– Думаю, что так. Придется взглянуть на эти чертовы бумаги.
Уже одна мысль о том, что предстоит копаться в нацистском прошлом Остина Купера, казалась невыносимой, но я даже не представлял, насколько мне ненавистно все это. Только сейчас, сидя в мягком, обитом ярким ситцем кресле, я осознал это, и на меня нахлынуло чувство отвращения. Какое мне, в конце концов, дело до политических чудачеств Остина Купера? Но тут, оказывается, ничего не поделаешь. От прошлого не уйти. До поры до времени оно таится, дожидаясь своего часа, и в какой-то момент дает о себе знать.
Артур посмотрел на часы, медленно подошел к столу, взглянул на календарь:
– В час у меня деловое свидание, после этого надо непременно вздремнуть. Что, если часов в пять, Пола? Джон, ты можешь зайти сюда, скажем, в четыре тридцать, и мы отправимся в библиотеку вместе. Как вы, Пола?
– Хорошо, в пять я буду на месте… Я уверена, Сирил хотел бы, чтобы в такую минуту мы обратились именно к вам. – Она вытерла слезы. Меня радовало, что Сирил оставил ей какую-то сумму. По крайней мере, отныне Поле не придется больше ни в чем нуждаться.
Мы вышли от Артура вместе, и уже в холле я услышал, как кто-то громко произнес мое имя. Обернувшись, я увидел за стойкой клерка, который, подобострастно улыбаясь мне, одному из Куперов, сказал, что меня просят к телефону.
Звонил Олаф Питерсон.
– Как ваша голова, мистер Купер?
– Неплохо, – ответил я безразличным тоном.
– Рад слышать. Нам было бы очень неприятно потерять еще одного Купера. Вы ведь последний Купер, если не ошибаюсь, самый что ни на есть последний…
– Вам что-нибудь от меня нужно, мистер Питерсон?
– О да, нужно. Вы могли бы заглянуть ко мне в контору? Она находится в здании суда. Мы получили результаты вскрытия, и я думаю, они покажутся вам… э-э-э… занятными. – В его голосе почувствовалась усмешка. Этот человек был абсолютно лишен чувства такта.
– Занятными, мистер Питерсон?
– Даже очень. Почему бы вам не зайти сейчас? Я накормил бы вас обедом. Что вы на это скажете?
– Хорошо, сейчас буду.
Мы с Полой спустились по ступенькам к «линкольну», стоявшему, как я только сейчас заметил, в зоне с указателем: «Стоянка запрещена». Я пересказал ей разговор с Питерсоном. Пола ахнула:
– Убийство!
– Не будем спешить с выводами, – неуверенно сказал я.
Я медленно вел машину сквозь снежную завесу, пока не остановился перед библиотекой. В необъяснимом порыве я наклонился к Поле, повернул ее лицом к себе и поцеловал. Она не отстранилась.
– Мне нравится целовать тебя, – сказал я.
– Это все из-за моих денег, – ответила она.
– Нет, нет, неправда!
– В таком случае, мне тоже приятно тебя целовать. Должно быть, причина этому – обаяние Куперов. Я прошла полный курс, Джон. – Она отодвинулась, чтобы вылезти из машины. – Очень странно целоваться с тобой так. Как во сне.
– Я понимаю. И тем не менее это явь.
– Знаешь, когда мы пытались сообразить, зачем приехал Сирил… там, у Артура…