Раздался телефонный звонок.
Рамон Рока своей манерой держаться с невозмутимым достоинством напоминал дежурного администратора какого-нибудь крупного магазина из фильмов тридцатых годов, и тем не менее он был капитаном полиции в Буэнос-Айресе и работал в уголовном розыске. Его контора помещалась на улице Морено, но мы договорились с ним встретиться в девять часов вечера в ресторане отеля «Клэридж» на Тукумане, где, как он заверил меня по телефону, можно отлично поужинать и спокойно побеседовать. Там никто не помешает нам.
Выходя из «Плазы», я увидел на табло, показывавшем температуру и влажность воздуха, две одинаковые цифры – 94. Полное затишье, ни малейшего ветерка. Я буквально истек по́том, пока наконец поймал такси. Жизнь в Буэнос-Айресе кипела: шумел поток нарядных красивых людей, пестрели всеми цветами радуги цветочные киоски. Ну прямо рай. Деревья джакаранды, пурпурные и желтые, обрамляли улицы. Я специально вышел пораньше, чтобы не спеша проехать по авениде Девятого июля, самой широкой, в десять полос, магистрали в мире.
Рока уже ожидал за столиком в укромном углу и поднялся, когда официант подвел меня к нему. На Рамоне был темный костюм и очки в золотой оправе. Он протянул мне маленькую тонкую руку, которую я пожал осторожно, опасаясь, как бы не сломать. На вид ему было около шестидесяти. Шелковистые седые волосы, довольно длинные, были гладко зачесаны назад. Он пил виски и говорил тихо, но отчетливо, как человек, привыкший, чтобы его слушали.
– Мистер Купер, рад с вами познакомиться. Ваш друг мистер Питерсон поставил перед нами весьма интересную задачу, и мне особенно приятно встретиться с человеком, имеющим к этому делу непосредственное отношение. – Под его изящными седыми усиками промелькнула слабая официальная улыбка. Он осторожно выпустил струйку дыма, словно опасаясь, как бы она не обеспокоила собеседника.
Я попросил принести виски. Он заказал на ужин бифштекс а-ля Эдуард VII. Этот бифштекс оказался смесью паштета из гусиной печени, ветчины и вырезки. Пока мы ели и пили, он рассказывал:
– Ваш брат пробыл в Буэнос-Айресе целую неделю, до семнадцатого января, а затем вылетел в Лос-Анджелес рейсом «Пан Америкен». По просьбе мистера Питерсона мы попытались выяснить как можно точнее, чем он здесь занимался. – Рока вытер салфеткой тонкие губы и добавил: – Кстати, позвольте мне выразить вам свое соболезнование.
Он вынул из черного портфеля желтую папку и, не открывая, положил ее на стол.
– Все, о чем я могу сообщить вам, описано здесь, в досье, мистер Купер. Но, если вы не возражаете, я попробую сделать резюме. – Он открыл папку, как дирижер открывает партитуру. – Нам известно, когда и откуда прибыл сюда ваш брат. Он прилетел из Каира, из Египта, где пробыл какое-то время. Из Буэнос-Айреса он вылетел в Лос-Анджелес. Здесь – это точно установлено – он встречался с неким Мартином Сент-Джоном. Их видели вместе, когда они ужинали в Жокей-клубе – самом шикарном нашем заведении подобного рода, членом которого мистер Сент-Джон состоит, что само по себе довольно странно. – Он помолчал немного и продолжал: – Мистер Сент-Джон – личность крайне удивительная. Это своего рода чудо, если речь касается какой-либо информации. Он знает всех политиков и тех, кто стоит у власти. Власть и политика, – Рока пожал плечами, вскинул брови, – можно сказать, его страсть. По происхождению он англичанин, но живет здесь, в Буэнос-Айресе, с незапамятных времен, пожалуй, лет тридцать, с начала диктатуры Перона. Мы не совсем точно знаем, чем он занимался до того, как начал служить Перону. Говорят, он учился в Кембридже. Есть сведения, что до войны и во время войны его встречали в Индии, Гонконге и Египте. Прошлое мистера Сент-Джона весьма таинственно. Когда он поселился в Буэнос-Айресе, ему было лет двадцать семь, не больше. Кто и почему рекомендовал его Перону, для меня загадка. Я довольно хорошо осведомлен о его карьере. После свержения Перона он, лишившись, можно сказать, надежного покровительства, в какой-то степени стал более уязвимым, чем раньше. – Рока допил вино и, сцепив тонкие пальцы, сложил руки на узкой, обтянутой жилетом груди.
– Почему у вас к нему такой интерес? – спросил я. – Разве он был преступником или вызывал подозрения? И чего добивался от него Сирил?
– Сент-Джон наблюдал режим Перона изнутри, мистер Купер. Нет, преступником он не был. Насколько мы можем судить, он был специалистом по вопросам безопасности – своего рода неофициальный, но незаменимый контрразведчик. К тому же хамелеон – вышел сухим из воды после свержения Перона. Вероятно, он оказывал услуги еще кому-то, и, полагаю, немаловажные, был слишком полезен, а посему избежал позорной смерти и безымянной могилы, что нередко случалось в те дни. – На секунду на лице Роки появилась грустная улыбка и тут же исчезла. Он опустил глаза, глянул на бумаги.
– Единственное, о чем всем абсолютно точно известно, так это о его активном участии в переправке в Аргентину в конце Второй мировой войны и вскоре после ее окончания большого числа немцев – в основном нацистов, конечно. Сент-Джон, однако, всегда казался мне человеком исключительно аполитичным, но вот его шеф Перон восхищался Муссолини и другими господами такого же толка. – Рока еще раз пробежал взглядом досье, взял нижнюю страницу и положил ее сверху. – Сент-Джон рассматривал бежавших немцев как существенный источник дохода… но для кого? – Он развел руками, держа ладони вверх. – Прежде всего для себя лично, затем для самого Перона и, я твердо убежден, для государственной казны. Что ни говори, речь шла об огромных суммах, а режим Перона не добился успехов в экономике. Он нуждался в деньгах и не гнушался никакими средствами для их добывания.
С едой было покончено. Официант убрал со стола и подал кофе с коньяком. Рока попросил принести сигары, и мы молча закурили в уютной тишине. Было начало двенадцатого вечера.
– Как мы можем узнать, – спросил я наконец, – что нужно было моему брату от Сент-Джона? Ведь все, о чем вы сейчас рассказали, – далекое прошлое.
– Я думаю, вы можете узнать об этом, спросив самого Сент-Джона. Пока же нам надо обсудить еще ряд вопросов, которые касаются пребывания вашего брата в Буэнос-Айресе и довольно прочно связывают его с прошлым Сент-Джона. – Он полистал бумаги, сделал какую-то пометку на полях шариковой ручкой. – Ваш брат вылетел из Буэнос-Айреса, пробыв здесь всего неделю. Установить его перемещения оказалось задачей далеко не простой, но нам неожиданно повезло – отыскался водитель такси, который в основном обслуживает тех, кто останавливается в гостинице «Клэридж». Дважды он возил вашего брата в длительные поездки. – Рока внимательно глянул на бумаги поверх очков. – Один раз в парк Палермо, где проходил матч игры в поло, и другой – в поместье Альфреда Котмана.
– Котман – немец?
– Не просто немец, а один из ведущих деятелей нашей немецкой общины, к тому же классный игрок в поло, несмотря на преклонный возраст. Котман приехал сюда в тысяча девятьсот сорок третьем году, а точнее – двадцать пятого декабря, в первый день Рождества, и с тех пор так и живет здесь. Он сказочно богат. Пожалуй, это самая крупная добыча Сент-Джона. Перон тогда еще не пришел к власти, но представлял собой весьма влиятельную фигуру в закулисной борьбе, и Сент-Джон был его ближайшим соратником.
В июне тысяча девятьсот сорок третьего года Рамон Кастильо был свергнут военной хунтой. Армия уже в тридцатые годы находилась под сильным влиянием нацистов, понимаете, и прилагала все усилия – решительно все, мистер Купер, стремясь вовлечь Аргентину в орбиту стран «оси», как их стали называть впоследствии. Ей отводилась роль плацдарма. Она должна была стать своего рода «Германией» Южной и Северной Америки, провозвестницей «нового порядка» в Новом Свете. Эта попытка в конечном счете так никогда и не увенчалась успехом, но что касается армии, тут фашисты значительно преуспели. Армия представляла собой сугубо пронемецкую, чисто тевтонскую организацию, вплоть до обмундирования, знаков различия, не говоря уж о ее организационной структуре и мировоззрении военнослужащих.