С трудом вытолкнув распухшим языком прилипшие к нёбу ворсины пеньки и вытянув ноги, он почувствовал маленькое облегчение.
"Чёрт с ним, — расслабленно подумал он, пошевелив немеющими пальцами, — подождём до утра. Там видно будет".
Г Л А В А 29
Проснулся буканьер от лёгкого прикосновения. Было по-прежнему темно как в преисподней.
— Поль, это я! — услышал он шепот Лауры. Её руки заскользили по телу, нащупывая путы. Через минуту, разрезав их острым как бритва маленьким кинжалом, она освободила охотника.
— Я уж засомневался и подумал, что ты специально заманила меня в ловушку, да простит меня господи за мои сомненья, — тихо сказал он, разминая горевшие огнем от тысячи впившихся иголок руки.
— Кто-то подслушал наш разговор, — шепнула она. — Меня с вечера заперли в дальней комнате и выпустили только глубокой ночью. Наверняка, не обошлось без моей служанки.
"Вполне может быть", — подумал Ажен, вспоминая женскую руку, отодвинувшую портьеру.
— Пойдём скорее, Поль! Не ровен час, кто-то ещё проснётся! — потянула она его из чулана.
Ажен ощупью подобрал кучу срезанных верёвок и поднялся. Когда они вышли он тихо прикрыл дверь и задвинул засов, рассчитывая, что его исчезновение обнаружат не сразу.
Лаура повела его наверх.
— Ключ от входной двери у Гаспара. Тебе придётся выбираться через балкон, — шепнула она, открывая дверь в свою комнату.
— Мы так и не поговорили, нежно провёл он по её щеке рукой, застыв у распахнутого окна. — Я вернусь сюда завтра, после полуночи и, если пожелаешь... заберу тебя с собой.
Он легонько прикрыл пальцами губы, пытавшейся что-то сказать Лауре:
— Не торопись! У тебя будет целый день, чтобы обдумать ответ.
Поцеловав её, Малыш выскользнул в окно.
Его верёвка с кошкой так и осталась в углу балкона. Он спрятал её под камзол, вместе с обрывками пут, перелез через перила и, повиснув на руках, спрыгнул вниз. Хотя до земли оставалось не менее трёх ярдов, прыжок получился удачным.
На другую сторону улочки, ярко освещённую луной, Поль переходить не стал. Внимательно прислушиваясь и стараясь не разбудить спящие улочки звуками шагов, он двинулся прочь.
Г Л А В А 30
— Дон Антонио! Дон Антонио! — легонько потрогал за плечо хозяина Гаспар.
Тот открыл глаза и уставился на своего мажордома.
— Буканьер пропал!
— Как это пропал? — не понимая спросонья о чём идёт речь, переспросил де Карсо. — Что?! — тут же угрожающе выдохнул он, уставившись на суетящегося около постели слугу.
— Его нет в чулане, хотя дверь по-прежнему заперта. Богом клянусь, ни одному человеку не удалось бы выбраться оттуда на волю! Это рука дьявола, дон Антонио! — перекрестился Гаспар.
— Не дьявола, а дьяволицы, ротозей! — глухо выругался де Карсо, чувствуя, что и сам виноват, не позаботившись выставить охрану. — Вели, пусть принесут одежду и накрывают завтрак, — решительно отбросил он покрывало, поднимаясь с постели.
Позавтракав, хозяин дома снял салфетку и поднялся из-за стола:
-Гаспар, — обратился он к слуге, — передай сеньоре Лауре, что я её жду в своём кабинете для важного разговора.
Гаспар молча кивнул и вышел.
Кабинет де Карсо располагался в угловой комнате на втором этаже. Обставлен был весьма изящно, но даже при беглом взгляде чувствовалась принадлежность хозяина к военному сословию. На одной стене висело тщательно ухоженное европейское оружие, на другой оружие индейцев: палицы с искусно вставленными кусками обсидиана, копья, дротики и даже боевой топор из ярко-зелёного нефрита. Топор, наверняка, раньше принадлежал какому-нибудь касику, ибо нефрит у коренных обитателей Центральной Америки почитался самой большой драгоценностью, и за сей топор можно было выменять увесистый мешок золотых самородков.
На видном месте, против окна висел чудом сохранившийся после пожара портрет дяди, писанный лет двадцать назад и заботливо хранимый доном Антонио после смерти старика.
Остановившись у окна, поджидая Лауру, де Карсо молча наблюдал за прохожими на улице. Когда он услышал звук отворившейся двери и шорох платья, то повернувшись и поприветствовав как обычно, указал на стул:
— Присаживайтесь, сеньора... — сделал паузу де Карсо, ревниво наблюдая, как подобрав складки пышного платья, Лаура, с грацией придворной красавицы, устраивалась на краешке стула.