— Что?!
— Простите, но вам грозит опасность. Сегодня. Сбив негативную волну, поймаешь завтра новый импульс, как это было лет 5 назад, когда вы встретили Ее, свою надежду… Но сегодня, сейчас…
— Сейчас я должен идти.
— Куда вы?! — всплеснул рукой Мармаров. — Переночуйте здесь. К утру все образуется…
— Смеетесь?!. Я думал, здесь редакция газеты, а не…
Подходящее слово так и не нашлось, и он с досады сплюнул.
…Визг шин отбросил его назад — тело спружинило на автомате. Он откатился к цоколю многоэтажки. Отменная реакция спасовала минутой позже — в безмолвии наглухо застегнутых небес прямо на него летел допотопный ламповый телеящик.
Перед тем, как сознание поглотил мрак, память показала ему язык: он… вспомнил!! Десятого января прошлого года он ставил свечку в храме. За второе рождение. В тот самый день в двух метрах от него брызнул осколками глиняный горшок с цикламенами. Из распахнутых в зимний полдень окон испуганно пялилась старуха с третьего этажа. Ему еще долго снились розовые лепестки на снегу…
Обескураживающий титр «конец» упал неожиданно, как в фильме-триллере.
О том, что произошло, еще долго кричал растерзанный взрывом черный сугроб.
ЦЛТЮ
«Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь;
Верующий в Меня, если и умрет, оживет».
Юнис
Сорок дней в «предвариловке» измотали душу. Здесь каждый за себя — ни «кума», ни «наседки». Но допросы с пристрастием позади. Все очевидно — ошибка не преступление. Но плата…
Вспыли и смягчающие обстоятельства. Твоя заслуга, родная. А я и тут держу кулачки за твою удачу, твой кураж. Ну, выше нос…
Для тебя это, конечно, удар. Ты держись. Пожалуйста. По-жа-луй-ста. Тот день и меня до сих пор держит в оцепенении.
Твои губы кривятся. Пытаешься что-то сказать сквозь слезы. Не слышно. Звуконепроницаемое стекло или Бог знает что…
— Не слышу, — указываю я на ухо.
Но слезы тебе мешают видеть.
— Громче! — разрывается рот в немом крике. — Не слы-шу!! — также беззвучно, но уже одними губами пытаюсь сартикулировать я.
Вот и прощальный взмах руки. Кажется, поняла.
Теперь я отважился бросить последний взгляд на то, что осталось после меня. Содрогнулся, съежился. Если б только мог, я бы затрясся в рыданиях. Слезы бы смыли тот сухой, въедливый ужас. Прерывистое дыхание позволило б глотнуть воздуха. Глупец, я еще разозлился, когда ты сняла поцелуем мою скупую слезу. Помнишь?.. Врасплох меня никто не заставал. Только… ошибка. И о чем горевал я тогда? Что так отчаянно жалел? Не вспомнить. Ше-лу-ха.
Это сейчас шелуха истончилась, ссохлась, чуть тронь наждаком — рассыплется. Останется суть.
Да, уже на девятый день у меня оказался видеотелефон. Спасибо, любимая. Все это на грани фантастики. Правда, работает в одну сторону: я тебя вижу и слышу, а ты меня нет. Но ты меня всегда понимала, верно?
Товарищи по несчастью дорого б дали за эту игрушку, чтобы подсматривать за своими благоверными. Мне это ни к чему. Я просто любуюсь, не могу насмотреться. Верю, дождешься.
Вот и сейчас… Вижу тебя в храме. Темный платок… Оплывает восковая свеча… В молитве воздеты твои глаза, я и сейчас тону в них. Что? Просишься ко мне! Не вздумай! Мне декабристки не нужны, это унизительно для мужчины. Просто жди. Я вернусь. Сам. Слышишь?..
Не слышишь, конечно. Надо срочно что-то придумать.
Ты должна услышать. Это важно!
…Только бы ты была на кухне. Там, под окном наш раскидистый старый орех, его ветви так и просятся внутрь, особенно при сильном ветре. А ты любишь придумывать различные истории, слушая песню ветра и взволнованный шепот листвы.
Вижу, на кухне. У вас уже вечер. Наше дерево дремлет. Разбудить старика! Немного усилия…
Телепатия сработала!
Вот и ветер запутался в ветвях, пойман! Не удивляйся. Здесь всему научишься.
Так, теперь и ты взяла свой кулинарный блокнот, ручку, открываешь чистую страницу… Умница. Теперь вспомни, кем был мой прадед, я тебе рассказывал. Правильно, телеграфистом. И мы одно время увлеклись «морзянкой». Помнишь? Даже наши записки покрывали сплошь «точки-тире». Солидная, между прочим, была профессия в начале прошлого века — телеграфист.