— Этот грязный тип хладнокровно выстрелил в меня, — сказал Куртин Говарду, — потому что я отказался разделить с ним твое добро. Он все устроил так, будто вынужден был обороняться. Но я-то сразу понял, куда ветер дует. Я, конечно, мог бы сразу согласиться с разделом твоего имущества, а потом в городе навести в делах порядок. А что, если бы ты догнал нас раньше? Поверил бы ты, что я не собирался тебя обмануть? Скорее всего не поверил бы, что я согласился на раздел для вида… Он влепил мне пулю в левый бок и оставил подыхать в лесу. Но у меня два пулевых ранения, а я помню только об одном выстреле… Знаешь, временами я думаю, что этот мерзавец вернулся потом, когда я уже был без сознания, и влепил мне вторую, чтобы довести хорошее дело до самого конца.
— Значит, этот парень все присвоил? — спросил Говард.
— Вот именно.
Старик на некоторое время задумался. А потом проговорил:
— Вообще-то сволочью он не был. Я считаю, скорее он был честным парнем. Плохо, что случай заставил вас остаться один на один. Это дьявольски сильное искушение — при таком количестве золота идти целыми днями по темным тропинкам глухого леса и знать, что рядом всего один человек! Этот темный лес подстрекает и подзуживает, орет и шепчет без конца: «Я никому не проболтаюсь, такого случая у тебя больше не будет, а я буду нем, как гробница!» Будь я ваших лет, не знаю, сколько дней я сопротивлялся бы такому соблазну. Ведь дело всего лишь в секунде, в одной-единственной секунде, в ней одной. А прикинь-ка, сколько таких секунд в сутках, в двадцати четырех часах. Одна секунда — и все понятия молниеносно сместились, и, прежде чем эти понятия станут на свои места, кто-то уже выстрелил. И тогда обратного пути нет, сделанного не переделаешь.
— У этой сволочи совести нет, вот и все, — сказал Куртин.
— Совести у него столько же, сколько у нас всех. Когда неоткуда ждать обвинителя, она молчит, как пустая бутылка из-под виски, которая валяется в пыльном углу. Совесть оживает, когда ее чем-то растревожишь, растормошишь, запугаешь. На это и существуют каторжные тюрьмы, палачи, ад небесный. Есть совесть у наших поставщиков оружия, которые набивали мошну, помогая уничтожать народы Европы? А была ли совесть у мистера Вильсона, который позволил убить пятьдесят тысяч наших парней, потому что Уолл-стрит опасался за свои денежки, а фабриканты оружия не желали упускать еще более выгодных заказов? Что-то мне ничего об их совести слышать не доводилось. Нам одним, мелочи пузатой, полагается иметь совесть, остальным она ни к чему. Вот сейчас, когда наш приятель Доббс узнает, что он сделал всего полдела, совесть его оживет. Нет, милый друг, ты насчет совести брось, я в такие игры не играю. Я в нее не верю. Нам теперь об одном позаботиться надо: отнять у него то, что по праву принадлежит тебе и мне.
И когда Говард объяснял своим хозяевам, что должен теперь заняться поисками каравана — Куртин-то болен! — индейцы с его отъездом согласились, хотя столь скорая разлука их сильно огорчила.
На другое утро Говард был готов к отъезду. Но друзья-индейцы одного его не отпускали. Они решили сопровождать Говарда до самого города, чтобы его не постигла судьба Куртина. И все оседлали своих лошадей.
Они успели доскакать только до ближайшей деревни, как встретились с индейцами, которых возглавлял алькальд, — те как раз сегодня собирались вернуть Говарду его вещи и ослов.
— А где же сеньор Доббс, американец, который вел этот караван в Дурнаго? — спросил Говард, оглядев всю группу и не обнаружив Доббса.
— Он убит, — спокойно сказал алькальд.
— Убит? Как же? — чисто механически спросил Говард.
— Тремя бандитами, которых вчера арестовали солдаты.
Говард поглядел на тюки, и они показались ему подозрительно съежившимися. Бросившись к одному из ослов, разрезал свой тюк. Шкуры на месте все до одной, а мешочков нет.
— Нам нужно догнать бандитов! — воскликнул он. — Я должен кое о чем их расспросить!
Сопровождавшие его индейцы были с этим согласны. Караван направили в ту деревню, где лежал Куртин. А все остальные поскакали вдогонку за солдатами и уже на следующий день догнали их.
Алькальд представил офицеру Говарда как полноправного хозяина ослов и тюков, и Говард без всяких проволочек получил разрешение допросить бандитов. Как они убили Доббса, его не интересовало — алькальд достаточно подробно все объяснил. Он хотел лишь узнать, где мешочки.
— Мешочки? — переспросил Мигель. — Ах да, эти маленькие мешочки… мы их все высыпали! В них был один песок, чтобы шкуры весили потяжелее.