Дверь вдруг отворилась и уверенный мужской голос сказал:
— Ну, долго топтаться будешь?
Андрей Фёдорович не спал, выходит не такой уж он и пожилой. Я быстро прошмыгнул мимо него в тёмные сени и затаился. Сердце в груди билось раненой птицей, норовя вырваться из клетки на волю, но это меня беспокоило мало, ибо теперь я знал, что здесь мне ни что не угрожает.
— Проходи, что встал.
Я не стал заставлять его повторять приглашение, не вежливо это — утруждать хозяев уговорами. Особенно если гость непрошенный. Андрей Фёдорович вошёл следом, тщательно зашторил все окна и только после этого включил свет. Комната оказалась небольшой и по виду очень простой, без излишеств: стол, высокая бабушкина кровать, полка с книгами и старинный с резными финтифлюшками платяной шкаф. На кровати лежал толстый дымчатый кот, очень старый и, наверное, ленивый. Увидав меня, он широко зевнул, потянулся и вновь лёг, уткнувшись усатой мордочкой в пуховую подушку.
Не говоря ни слова, Андрей Фёдорович отправился на кухоньку, видимо моё изнеможённое лицо сразу подсказало ему что делать, а я подошёл к книжной полке и пробежался глазами по названиям. Литература была в основном научная, посвящённая истории народов мира, хотя между ними затесалось несколько современных детективов. По книгам в домашней библиотеке всегда можно определить характер владельца. Если, к примеру, на полке стоят труды древнегреческих и римских анналистов, то хозяин человек думающий и в какой-то степени философ. Если там художественная литература классиков прошлого и серьёзных современных писателей, тогда ему больше присущи романтические черты, хотя философом он тоже может быть. Но надо ещё обращать внимание на корочки: потёртые по краям, испещрённые тонкими трещинками-морщинками, красноречиво говорят о том, что книги читают. А когда корочки чистые, гладкие, значит, книги стоят лишь для красоты или ради хвастовства. Смотрите, мол, какой я умный, книги читаю! Здесь вывод напрашивается сам. У Андрея Фёдоровича корочки книг были не просто потёрты — переломаны и стёрты от долгого использования…
Слева на стене висела большая фотография в деревянной рамке. Очень красивая молодая женщина в зимней шапочке крепко обнимала девочку лет трёх и улыбалась фотографу чистой откровенной улыбкой. Девочка капризно морщила носик и поджимала губки, но не отстранялась, а, наоборот, старалась прижаться к матери. Удивительное противоречие чувств и желания. Кого-то мне это напоминало…
В комнату вошёл Андрей Фёдорович и поставил на стол кастрюльку с варёной картошкой, сливочное масло, солёные огурчики и квашеную капусту. Потом нарезал толстыми ломтями ржаной хлебушек и положил его рядом с кастрюлькой.
— Садись, поешь.
— Это ваша семья? — кивнул я на фотографию.
— Жена и дочь, — ответил Андрей Фёдорович.
Я не стал спрашивать, где они. Судя по обстановке, женским присутствием в доме не пахло, так что всё было понятно без слов. Многие семьи расходятся, а потом живут воспоминаниями вроде такой вот фотографии, а то и вовсе без воспоминаний. В жизни всякое случается.
— Они в Москве, — вдруг сказал Андрей Фёдорович. — Жена преподаёт русскую историю в МГУ, у неё там своя кафедра. Приезжает сюда два раза в год, в отпуск и на Рождество. А дочь… Дочь моя самая настоящая авантюристка.
— Как это?
— Ешь! — резко покончил с откровениями Андрей Фёдорович.
Только сейчас я вспомнил, что очень голоден. Я сел и взялся за вилку, однако, стремясь произвести впечатление человека воспитанного и культурного, я подцепил одну картофелину и принялся медленно её жевать. Делать это было мучительно трудно, скулы сводило от нетерпения, но я делал. Андрей Фёдорович смотрел на меня минуты полторы, потом не выдержал и сказал, чтобы я не стеснялся и чувствовал себя как дома. Не надо было ему этого говорить.
Голод не тётка — эту поговорку придумал не я. Отбросив приличия, я принялся хватать и кусать всё, до чего дотягивались мои руки и зубы. Андрею Фёдоровичу это, как ни странно, понравилось, и он удовлетворённо кивал головой. Русские люди любят хорошо покушать, а ещё больше они любят, когда гость сыт и доволен. Гостем был я, и я был очень доволен, хотя еда на столе не отличалась какой-то особой изысканностью и разнообразием.
Наевшись, я отодвинул от себя опустевшую кастрюльку, посмотрел с сожалением на солёный огурчик, одиноко маячивший в соседней тарелке, но желудок был полон и принимать пищу отказывался. Нет, значит, нет, я откинулся на спинку стула и принялся сыто щуриться на спящего кота.