Есть разные виды святости. Каковы они и как различаются между собою, надеюсь, читатели смогут понять из настоящей книги. Во многих памятниках христианской мысли — как в восточных, так и в западных, — встречается мнение: святость бесконечно разнообразна. Каждое проявление святости несет печать личности ее носителя. « Подражать святым бессмысленно, но ревновать им спасительно», — говорит преподобный Иоанн Лествичник, прославившийся и как подвижник-аскет, и как игумен-устроитель одной из лучших монашеских общин (Синайской). Невозможно стать таким же кротким и сильным одновременно, каким были преподобный Сергий Радонежский или святой западной церкви Бенедикт . Да и сами понятия эти — кротость, сила — теперь или забыты, или понимаются совершенно иначе, чем во времена упомянутых подвижников христианства. Но ведь есть в описании их жизней нечто, отчего в реальность и самих святых, и их действий верится так же легко и просто, как дышится. Думается мне, что это несомненное уверение и есть «аромат святости».
Неужели это таинственное и неуловимое слово — святость — обозначает нечто раз и навсегда, как скульптура, приобретшее одну только форму? Или же она — только прихоть Божественного вдохновения, нечто неуловимое, как впечатление? Если да, то можно ли о ней говорить просто, как о чем-то, издавна присущем человеческому существу? Думаю, да.
Святых Церковь Христианская называет «небесными людьми»или «земными ангелами». Уже в самих названиях этих показана двойная природа — как святых, так и самой святости. Природа человеческая и божественная. «Всякая добродетель, преимущественно пред всеми — нищета, имеет отличительным признаком свободное произволение. А что не от произвола, то и блаженным(или святым — Ч.Н.Б.) не делает»(Еп. Варнава. Основы искусства святости, т. 3).
Для того чтобы научиться святости , как бы говорят нам все известные жизнеописания, нужно сначала пожелать научиться святости .
Представление о святости первых веков христианства было совершенно другим, чем даже лет 200 назад, и вот почему. Внимательный читатель житий довольно скоро заметит, что в житиях разных святых разных времен очень много пересечений, так что это даже изумляет. А вдруг одно житие списано с другого, и ничего за этой словесной копией нет? Однако если мы попытаемся посмотреть на пересечения в житиях глазами человека того времени, скажем, века шестого, то увидим, что так оно и должно было быть. Все броское, оригинальное мало интересовало описателей жизни того или иного святого. Наоборот, важно было показать, что путь его точно совпадал с общим путем последователя Христа: апостолов, мучеников, преподобных.
Так, в житии святого Бенедикта довольно много совпадений с житием преподобного Антония Великого, а также и с житием Алексия, Божия человека . Все трое покидают родительский дом, но не потому, что возненавидели родителей. Все трое — из уважаемых семей. Все трое отказываются от брачных уз. Факт биографии для описателя ценен не сам по себе, а как выражение того или иного качества, запечатленного в поступке.
Святой Алексий, человек Божий, последние годы жизни проводит как нищий возле отчего дома, не узнанный никем из родных. Это выражение высшего доверия к Господу, Творцу всего. Алексий доверяет и свою судьбу, и время своей жизни, и родителей, страдающих от потери их надежды — сына, и даже свою нежно любимую невесту Макрину — Христу.
Святой Бенедикт, также называемый Божиим человеком, проводит первые годы своей монашеской жизни в гроте, находящемся в нескольких десятках метров от обители. Кроме монаха Ромуса, приносящего молодому отшельнику хлеб, никто в обители не подозревает о новом собрате.
В изображенных фрагментах довольно много параллелей. Отчий дом — и обитель, отчий дом для монахов. Родственники — и монашеская община. Но суть одна: и святой Алексий, человек Божий, и святой Бенедикт сохраняли в сердце своем полное доверие к Христу, Который и стал им Помощником и Покровителем. Это не просто самоотверженные поступки или причуды безумных; это как бы договор, в котором человек доверяет Богу все свое земнородное тело и небесную душу.
Что очень важно для приобретения христианской веры и христианской жизни — свободная воля. «Невольник не богомольник», — говорили в старину на Руси.
Фра Анджелико. Святой Бенедикт Нурсийский, фрагмент фрески монастыря Святого Марка, Флоренция
Первое, что мы видим, наблюдая сквозь призмы книг за святыми, — именно эту самую добрую волю. Понятие это за последние несколько сотен лет претерпело страшные изменения. В примерах из истории мы чаще сталкиваемся с вынужденным добровольчеством, чем с тем, которое лежало в основе христианской жизни первых веков. Хотя в любом периоде найдутся несколько исключений. Вот одно из них.
Уважаемый в Милане патриций Амвросий (будущее светило западной церкви Амвросий Медиоланский) пользовался всеобщим почитанием за свои добрые дела, хоть и не был крещен. Амвросий однажды прибыл на богослужение, чтобы наблюдать за порядком — таковы были его общественные обязанности. Предстояли выборы нового епископа. Внезапно в храме раздался отчетливый детский крик: Амвросий!Крик был принят как пророчество, и Амвросию предложили занять кафедру. Но Амвросий не сразу согласился, а только когда понял, что на то истинно Божия воля. Поначалу он пытался уговорить народ не выбирать его, но миланцы закричали: грех твой на нас!Амвросий постарался изменить мнение о себе вспыльчивых горожан, ради чего велел привести к себе в дом блудницу. Но и это не оказало на народ желаемого действия. Тогда Амвросий задумал уйти из Милана в Тичину. Целую ночь провел он в пути, а наутро снова оказался перед воротами Милана. Амвросий вновь убежал, чтобы скрыться у христианина Леонтия в деревне. Однако Леонтий выдал место нахождения Амвросия. Тогда только Амвросий покорился. Прежде всего — воле Бога, а потом уже избранию народа. И принял Святое Крещение. Как видим, воля Амвросия поначалу не соответствовала Божией воле, многократно испытывала Его промысел.
Что заставляло, например, святых мучеников Севастийскихотказаться от малозначащего для них обряда — и от своей собственной жизни? Им предлагалось только принести на треножник вина и мяса, а они предпочли умереть одной из самых ужасный смертей: истаяв от судорог и боли в ледяной весенней воде. Вряд ли все сорок человек были подвержены одного рода безумию. Скорее, у всех был один опыт — христианский опыт будущей жизни. Стоя в ледяных волнах горного озера, мученики относились друг к другу с крайней предупредительностью и заботой: поддерживали ослабевших, согревали друг друга телами и дыханием. Самое главное, не прекращали молитвы к Христу . Непонятно для современного человека, зачем они поступали так. Не проще ли сохранить жизнь, чтобы потом иметь возможность верить так, как хочется. Не вся ли вера есть вера в Бога? Или, если решили умереть, не напрасны ли все их заботы друг о друге? Оказывается, нет. И отказ от обряда почитания идолов, и ледяные воды Севастийского озера мученики воспринимали как божественные двери, как переход к той самой новой жизни, ради которой человек приходит в этот мир и потом уходит из него. Это ощущение наполняло их последние часы, да и всю жизнь, сквозь эти часы, да и нашу жизнь наполняет особенным смыслом. Оказывая помощь друг другу, мученики помогали и нам, находящимся часто в недоумении и расстройстве. Поддерживая друг друга, они поддерживают и нас. Думаю, Божественным наитием им было открыто, что значит их поступок, и потому они стремились — действительно добровольно, — совершить его.