Алексеев Сергей
Сокровища Валькирии (Книга 3)
Сергей Алексеев
Сокровища Валькирии
Книга 3
Дворец, построенный еще в период царствования династии Сефевидов, казался вечным, неприступным, существующим вне времени и земного пространства уютного и нежаркого уголка в Иранском нагорье. И все здесь было как триста лет назад: буйство вечнозеленых тропических растений в саду, благоухание цветущей магнолии, обволакивающий и по-утреннему острый запах роз, журчание воды в фонтане и приглушенные, сонно-ленивые голоса павлинов, сидящих на нижних сучьях ливанских кедров. Лишь отдельные приметы: жалюзи на окнах, мощная космическая антенна, едва видимая среди верхушек пальм,привязывали дворец и его владельца к современности. В саду, за плотной стенкой аккуратно подстриженных кустарников таился человек, внешне напоминающий бедуина: в серой от пыли хламиде и белом платке на голове, подвязанном тесьмой. Несмотря ни высокий рост и немолодой возраст, он ловко перемахнул через кусты и спрятался за фонтаном, умыл лицо, прополоскал рот, не спуская глаз со ступеней дворца. Отвлекся только на секунду, когда заметил под ногами тусклый проблеск золота. Брызги от струй фонтана падали на белый мрамор садовой дорожки, испещренной ровными и бесконечными строчками надписей. Смел ладонью воду с плиты... Это были полувышарканные ногами столбцы имен русских воинов, павших на войне 1812 года. Плиты когда-то аккуратно сняли в храме Христа-Спасителя, привезли сюда и вымостили дорожки, чтобы попирать ногами память о мертвых. Кое-где в углублениях высеченных строк проблескивало золочение. Бедуин перескочил дорожку и встал за толстым кедром: на ступенях показалась женщина в розовом восточном одеянии. И сразу же всполошились павлины, слетев на землю. Женщина открыла кран, и над газоном перед дворцом вспыхнули радугой поливочные фонтаны, заслонив высокое крыльцо. Затем она взяла широкую вазу, ножницы и принялась срезать головки роз. Спустя несколько минут на ступенях дворца появился белокожий мужчина в голубом атласном халате европейского покроя. Постукивая деревянными сандалиями, он сделал три шага вниз и, внезапно дернувшись, согнулся, расставил руки, словно искал опоры. И не нашел, рухнул назад. Из его груди торчало оперение короткой арбалетной стрелы. Женщина вскрикнула, упала на колени, встревоженно загомонили павлины. Бедуин неспеша приблизился к убитому, ногой опрокинул его голову. На задравшемся жирном подбородке блестела седоватая двухнедельная щетина, ставшая модной к концу двадцатого века. Удовлетворенный, он поправил сбившийся на голове платок, сложил и спрятал в заплечную суму арбалет, после чего так же безбоязненно направился в заросли сада. Успокоившиеся павлины стали пить воду, набирая ее в клювы из надписей-углублений на плитах и высоко запрокидывая головки. И тут опомнилась женщина, все еще стоявшая на коленях со вскинутыми руками. С брезгливым страхом она приблизилась к мертвому, заглянула в лицо и внезапно бросилась следом за бедуином. - Постойте,- по-русски взмолилась она,- Возьмите меня!.. Выпустите меня!.. Я видела! Я все видела! Человек тем временем оказался уже возле трехметровой стены, выложенной из пиленого камня. Поддернул длинный подол и ловко вскочил на гребень. Ему осталось лишь спрыгнуть вниз, на другую сторону, где поджидал автомобиль, однако женщина прорвалась сквозь заросли и схватила его за ногу, чуть ли не повиснув в воздухе. - Не оставляйте меня! Возьмите! Если слышите, если понимаете - возьмите!.. Бедуин оттолкнул ее, сбросив на землю, лег животом на стену, чтобы через мгновение исчезнуть, однако женщина вновь потянулась к нему руками, царапая камень. - Не бросайте! Умоляю! Я - рабыня... Он задержался на секунду, словно пригвожденный последним ее словом, затем снова оседлал стену верхом, склонился и подал руку...
КНИГА ТРЕТЬЯ
1
Над непокрытой пегой головой старца, на крепкой руке с плетью, распустив крыла, восседал филин, и огненный птичий взор был глубок и бесконечен, как вечность... Спички выпали из рук Мамонта, коробок, будто камешек, ушел в рыхлый снег. Инга ликовала, совершенно забыв, что стоит босая. - Смотри! Человек! Это человек! - Атенон,- выдохнул Мамонт.- Великий Гой... - Что? Что ты говоришь?- она трясла его за руку.- Ты знаешь его? Ты знаешь этого человека? Владыка Святых Гор приближался медленно, освещая себе путь в голубеющих сумеречных снегах. Кажется, время остановилось, а вместе с ним беспорядочный и бесконечный ток мысли. И все, что мгновение назад казалось важным - жажда тепла, огня, жизни, вдруг потеряло всяческий смысл. А Инга чего-то испугалась и, прячась за спину Мамонта, зашептала срывающимся, хриплым от простуды голосом: - Он - добрый? Он не сделает зла? Мне страшно, слышишь? Страшно. - Не бойся,- вымолвил он.- Это Святогор, прикосновение к вечности... Видишь, птица над головой? - Где - птица? Какая птица?.. - Филин! На руке... Знак высшего разума и власти. И свеча! - Не вижу... свечи!- Инга дрожала.- И птицы не вижу... - Потому что ты слепая! Открой глаза! - Мамонт!.. Это же тень, какая-то фигура... Он шагнул навстречу Атенону, воздел руки. - Ура! Я Странник! Владыка остановился, отвел свечу от лица. Оставалось не больше десятка метров, ясно различался зеленоватый огонь птичьих глаз, свисающие крылья, изморозь на пегой бороде... - Это же... не человек, Мамонт!- в страхе зашептала Инга, цепляясь за одежду.- Зверь... Чудовище! Атенон вдруг развернулся и направился в гору, будто предлагая тем самым следовать за ним. Мамонт пошел, однако спутница ухватила руку, рванула назад. - Не ходи! Прошу тебя! Он попытался стряхнуть ее и, когда не получилось, чуть ли не волоком потащил за собой по снегу. Инга выпустила руку, но не сдалась, забежала вперед и кошкой прыгнула ему навстречу, ударив головой в лицо. - Стой!- внезапно прорезался и зазвенел ее голос.- Не пущу! Мамонт не почувствовал боли, однако ощутил горячую кровь, хлынувшую из разбитого носа. Свет в руке Атенона померк. Он обернулся, поджидая Странника, и внезапно обратился в косматое чудовище с пылающим взором круглых птичьих глаз. Заиндевелая на холоде шерсть покрывала его с головы до ног... - Мамонт, миленький, не ходи!- уже молила Инга, повиснув на шее. Преображение было настолько внезапным, что образ Владыки Святых Гор еще стоял перед глазами, сдваиваясь с человекообразным существом. Мамонт взял горсть снега, утер лицо, размазывая кровь. Сознание медленно возвращало его в реальность, отзываясь в затылке похмельной головной болью. Он просунул руку под фуфайку, непослушными, скрюченными пальцами нащупал пистолет. Снежный человек слегка присел и вроде бы оскалился. - Зямщиц!- позвал Мамонт.- Почему ты ходишь за мной? Он был не уверен, что это существо - тот самый несчастный Зямщиц, выпущенный Дарой на Алтае. Этот был на голову выше и шире в плечах. Услышав голос, он сделал мягкий скачок вперед, словно пугая странников, и помедлив, пошел вокруг них. Мамонт отвел рукой Ингу и взвел курок. - Уходи!- выстрел треснул негромко, но откликнулся в горах раскатистым, звучным эхом. Он не боялся выстрелов, поскольку так же мягко присел, сунул руку в снег и поднял камень размером с человеческую голову. - Не стреляй,- вдруг попросила Инга и шагнула вперед.- Что тебе нужно? Кто ты?.. Мы не хотим тебе зла, уходи от нас. Мамонт держал его голову под прицелом, любое движение рукой с камнем - и разнес бы ему череп; с десяти метров не промахнешься. Снежный человек попятился, однако не выпустил булыжника. - Иди, ну иди же!- поторапливала Инга, медленно наступая.- И больше не приходи к нам, если не хочешь сказать, что тебе нужно. Когда между ними осталось метра четыре, мохнатый скиталец медленно развернулся и подался в гору, безбоязненно подставляя широкую спину под выстрел. По пути выбросил камень и оглянулся, неприятно блеснув своим нечеловеческим взором. Несколько минут его высокая фигура маячила на фоне белеющего снега, пока не растворилась среди темных пятен высоких камней. - А я замерзаю,- вдруг просто сказала Инга и села в сугроб. Она сама была как снежный человек, босая, и снег уже не таял на ее ступнях. Мамонт расстегнул фуфайку, поднял свитер и просунул ее ноги к себе под мышки. Будто положил два ледяных камня... - Ничего,- пробормотал он сквозь зубы.- Сейчас согрею... Согнув ее пополам, он подхватил Ингу с земли и понес к куче заготовленных и уложенных для костра дров. - Ноги не чувствуют тепла,- сказала она.- И кажется, ты ледяной. - У тебя есть спички?- безнадежно спросил Мамонт.- Я где-то уронил коробок... - Спички давно кончились,- со вздохом проговорила Инга.- Я поддерживала огонь... Не выпуская ее из рук - под мышками уже ломило от холода,- он встал на колени и принялся ощупывать руками снег возле дров: где-то здесь выпали спички... Впрочем, минутное затмение разума напрочь отключило сознание, и свет от свечи, рожденный воображением, спасительный и вожделенный, грел в этот миг жарче всякого костра. Он перелопачивал снег до тех пор, пока тот не перестал таять на руках. - Говорят, смерть от холода приятна,- сообщила Инга.- Надо только обняться покрепче и закрыть глаза... - Прекрати!- он ударил ее по лицу деревянной ладонью - голова мотнулась.Ни слова о смерти! - Нас найдут весной, когда растает снег,- продолжала она.- Если это чудовище не съест, или звери... - Язык отрежу!- рявкнул он, наливаясь злобой.- Где спички?! Где я уронил спички?! - Не знаю... Не заметила. Мамонт сунул пальцы в рот, пытаясь отогреть и вернуть им чувствительность. Снег вокруг кучи дров был уже истоптан ногами и коленями, перемешан и найти сейчас маленький коробок - равносильно найти иголку в сене. Если бы еще не ноша, висящая на груди и ледяными ногами холодящая легкие и сердце!.. - Найду! Сейчас!- стервенея от злости, процедил он и вскочил на ноги.Только нужно согреться! Около получаса, увязая в снегу и радуясь сопротивлению пространства, Мамонт бегал по открытому месту - в гору и с горы, пока не пробил пот. Волосы на голове смерзались, и из-под них, как из-под шапки, бежали горячие капли. Но Инга продолжала замерзать, ноги по-прежнему оставались холодными и неподвижными. - Все!- крикнул он и швырнул ее в сугроб.- Будешь выживать сама! Он растер ее ступни ладонями, затем скинул разогретые сапоги - поочередно, чтобы сохранить тепло,- намотал на каменные серые ноги портянки и натянул обувь, как на манекен. Поднял с земли, поставил, толкнул под гору. - Бегом! Инга сделала пару неуверенных шагов, рухнула лицом в снег. - Встать!- Мамонт выхватил из кучи дров палку.- Встать, сказал! Она приподнялась на руках и вдруг улыбнулась, с растрескавшихся губ засочилась кровь. - Мне уже хорошо, тепло... Мамонт ударил ее раз, другой - Инга только улыбалась, не чувствовала боли. Тогда он снова поставил ее на ноги и потянул за собой. Спутница едва перебирала ногами, каждую секунду готовая упасть в снег и увлечь за собой Мамонта. Он втащил ее в гору проторенным следом, а с горы потянул целиной. - Бегом! Носом дышать! От напряжения лицо ее еще больше посерело, вытянулось, нос заострился. Первый круг не разогрел ее, но вернул к ощущению реальности; Инга стала чувствовать боль, дыхание сделалось стонущим и хриплым. На втором круге, когда бежали с горы, Мамонт понял, что у самого отмерзают ноги в одних тонких носках, пальцы стали деревянными. - Ну, жить хочешь?- спросил он, встряхивая Ингу за плечи. - Хочу,- пролепетала она.- Только ноги... - Болят? - Нет, не болят... - Это плохо! Плохо! Должны болеть! Бегом! Нарезая этот круг по целинному снегу, он уклонился вправо и, увлеченный бегом с горы, не заметил, как миновал кучу дров, углубившись в лес. Снегу здесь было мало, по щиколотку, а спуск довольно крутой. Бежали, пока дорогу не перегородила упавшая старая сосна, зависшая кроной на других деревьях и напоминающая шлагбаум. Мамонт перевел дух. Пока не остыли пальцы, следовало разуть Ингу и теперь самому спасать ноги. Он усадил ее на валежину, взялся за сапог, но она неожиданно толкнула его. - Не отдам! Хотела жить! Мамонт схватил ее за обе ноги. - Молчать! У меня тоже отмерзают пальцы! - Я девушка!- внезапно вспомнила она и осеклась. - Ты не девушка!- прорычал он.- Ты странница! Мы оба с тобой!.. Она стала бить его кулачками по голове и лицу, сквозь хрип воспаленного дыхания послышались слезы. - Как ты можешь?.. У меня только начали согреваться ноги!.. - Читай стихи!- крикнул Мамонт.- Ты же писала стихи? Читай! - Причем здесь стихи?! - При том, что ты теряешь рассудок! Инга резко перестала сопротивляться, и чтобы не упасть с валежины, пока он стаскивает сапоги, вцепилась в его заиндевевшие волосы. Мамонт ощупал ее ступни - все еще лед... И портянки холодные. Он надел один сапог, взялся за другой, и тут Инга неожиданно выпустила его волосы, сказала со знакомым затаенным страхом: - Смотри? Там есть жизнь? Или нет? Она указывала куда-то под колодину. - Что там? - Смотри! Если идет пар, значит там есть тепло. Разность температур... Из-под валежины, на которой сидела Инга, в двух метрах от нее действительно курился слабый парок, чуть больше, чем от чашки с горячим чаем. - Что, если здесь - выход? Который мы ищем... В голове блеснула молния! Точно! Вход в пещеру начинался возле склоненного дерева! Правда, были еще приметные камни, которых здесь почему-то нет, и, кажется, не было вокруг такого густого леса... Но сейчас зима, изменилась обстановка, да и совсем иная, хотя и сходная ситуация: тогда на руках был раненый Страга, Виталий Раздрогин. Как ни старайся запомнить детали, их заслонят в памяти более значимые обстоятельства. Так и оставшись в одном сапоге, Мамонт осторожно, на четвереньках подобрался к курящейся отдушине, поймал парок ладонью, ощупал мшистый и заиндевелый бок упавшей сосны, затем опустил руку в чернеющий круг, напоминающий нору суслика. И вдруг ощутил знакомый мерзкий запах зверя, спутать который невозможно ни с чем. - Это берлога,- одними губами сказал он Инге.- Медвежья берлога. И будто в ответ на его шепот из недр земли послышалось глухое и грозное ворчание. - Бежим отсюда!- выдохнула Инга.- Скорее!.. - Нет!- вдруг засмеялся он и достал пистолет.- Отойди подальше! - Зачем? Не надо!.. - Пошла вон!- рявкнул он и как мешок перевалил ее за колодину. А глухой рев на одной ноте только нарастал и готов был взорваться в любую секунду. Мамонт отломил сук от валежины, но сунуть в отдушину не успел снег на том месте вдруг вздыбился, и в метре от ног появилась пегая, огромная голова. Одновременно громогласный устрашающий рык заполнил заледенелое пространство. Мамонт стрелял в упор. Бил в широкий лоб, а думал, что надо бы в ухо. Пистолет дернулся в руке последний раз и затворная рама осталась в заднем положении. Вспышки огня перед глазами ослепили его, оранжевые пятна плясали на снегу, и он, почти незрячий, лихорадочно искал в карманах запасную обойму, на всякий случай отскочив за валежину. - Ты убил его!- то ли осуждала, то ли комментировала Инга, дергая за полу фуфайки.- Ты убил! Убил! Обойма нашлась в нагрудном кармане куртки. И пятно наконец сморгнулось: у колодины зияла черная дыра, курился обильный пар, словно из полыньи, и доносился низкий, почти человеческий стон. Мамонт зарядил пистолет и выстрелил еще дважды, ориентируясь на звук. - Зачем ты убил его?- спросила Инга, и он наконец разобрался в интонации осуждала... - Сейчас узнаешь,- бросил он и подобрался к отдушине. Там, внизу, с гало тихо, разве что доносился шорох, будто осыпался поток песка. И все-таки соваться в непроглядный мрак было опасно и боязно до внутренней дрожи. Мамонт достал нож, откинул лезвие и с пистолетом наизготовку полез вниз головой. И именно в этот миг вспомнился ему один из членов экспедиции Пилицина, которого подрал медведь, зимовавший в гроте. Тьма и неизвестность впереди напоминали открытый космос, и никакая психологическая подготовка не сняла бы врожденного, генетического страха перед мертвой пустотой. Лаз оказался тесным только в устье, далее ход значительно расширялся и круто уходил вниз. Тормозя грудью и плечами, Мамонт скрылся под землей с ногами, и лишь тогда рука с ножом наткнулась на твердь... Ощупал пространство - медведя не было! Сверху его звала Инга, что-то спрашивала, и он мысленно зло посылал ее к черту. Протащившись метр вперед, он с трудом встал на четвереньки и ткнулся головой во что-то мягкое, источающее влажное тепло. Должно быть, мертвый зверь скатился в самый дальний угол берлоги, довольно глубокой, но узкой - все-таки это был грот, естественная полость, давно облюбованная медведем: под коленями чувствовался мощный пласт травяного настила. Сначала он ощупал добычу, убедился, что зверь без всяких признаков жизни, и только после того спрятал пистолет. Теперь медведя следовало перевернуть с живота на спину, а сделать это в тесноте оказалось трудно, к тому же туша весила килограммов под триста. Кое-как Мамонт уложил его на бок и ощутил резкую слабость, обычную после пережитого стресса, вытер вспотевший лоб. В берлоге было душно, не хватало кислорода, хотя к вони он уже привык и не замечал тошнотворности запаха. - Спускайся сюда!- крикнул он в зияющую пустоту лаза.- Быстро! Сверху не донеслось ни звука. Он пополз к свету, упираясь ногами в стенки, высунул голову, совсем как медведь. Инга убегала вниз по склону, хватаясь за деревья, чтобы сохранить равновесие. Мамонт догнал ее, схватил за шиворот и, не обращая внимания на сопротивление и злое пыхтение, потащил назад, к берлоге. Откуда и силы взялись... Возле лаза он опрокинул ее и, как куклу, сунул головой в черную отдушину. - Не хочу!- захрипела она.- Ты убийца! Зачем ты убил? От ее протеста отдавало сумасшествием: в момент сильного эмоционального переживания в ней обострилось то, что было самым слабым в ее психике болезненное отношение ко всякой смерти. - Это зверь,- попытался отвлечь от навязчивых мыслей Мамонт.- А мы с тобой - охотники, понимаешь? Так устроено в мире: человек всегда охотник, в том числе, и за диким зверем. - Он - беззащитный!- хотела крикнуть, но просипела она. - Нет, это мы сейчас беззащитные! Потому что не звери, а люди, и нам не выжить без добычи. Мы умрем на морозе, а этот медведь - никогда. - Это нечестно,- в ней еще бродил и не сдавался обостренный стрессом юношеский максимализм. - А я сказал - честно!- прорычал он в лицо.- Это был честный поединок. Она не сломалась, но замолчала, выбившись из сил и не способная уже ко всякому сопротивлению. - Помогай мне!- приказал Мамонт.- Зверя нужно перевернуть на спину. - Зачем?.. - Не твое дело! Помогай! Окрики на нее еще действовали. Он снова ухватился за лапу, задрал ее вверх и стал рывками, по сантиметру, оттягивать зверя о г стены, таким образом, опрокидывая тушу на хребет. Инга тоже что-то делала, пыхтела рядом, и они часто стукались головами и встречались руками. Когда медведь наконец оказался на спине, Мамонт достал нож. - Раздевайся! - Как?- опять испугалась она.- Зачем? - Не задавай дурацких вопросов!- он всадил нож в брюхо зверя и стал вспарывать шкуру. - Я не буду раздеваться! Не хочу! - Тогда это сделаю я!- проревел Мамонт.- Живо раздевайся! Догола! - Я замерзну!- слабо воспротивилась она.- Не понимаю, что ты хочешь... - Ты хочешь жить? Если хочешь, выполняй, что я требую. Инга замолчала, зашуршала курткой. Мамонт вспорол брюхо от грудной клетки до таза, наощупь располосовал диафрагму, пахнуло теплом... - Готова? Ну?!. - Нет еще... Он спрятал нож, перебрался через тушу и стал сдирать с Инги одежду. Вытряхнул, выпростал ее из свитеров, штанов и нижнего белья, затем подхватил поперек и стал заталкивать в горячее медвежье чрево. - Что?.. Что ты делаешь?- бормотала она.- Что ты со мной делаешь?.. Мамонт упрятал ее в тушу почти с головой, ногами в грудную клетку, стянул разрез на медвежьем брюхе, будто запахнул спальный мешок. - Лежи,- сказал примирительно.- И постарайся уснуть. Считай, что ты - в материнском чреве. Придет утро, и ты родишься, во в горой раз. А человек всегда рождается в крови и муках. Так что лежи спокойно. Сейчас тебе станет тепло и хорошо. Потому что нет ничего спасительнее материнского тепла... Инга не отзывалась. Мамонт ощупью нашел ее лицо, послушал дыхание спутница уже спала. Он не обманывал, когда говорил о чудодейственности не просто биологического тепла, а материнского, особого тепла, поскольку добытый зверь оказался медведицей, и два вырезанных из чрева медвежонка вместе с маткой лежали сейчас в углу берлоги. Прежде чем угнездиться самому рядом с тушей, он взял их, вытащил наверх и забросил подальше в снег...