- Если к утру не приведете мне быка, я пойду и найду сам. Но тогда вашего мальчишку заберу и уведу с собой.
Женщины перепугались, бабушка немедля запрягла отдохнувшего коня и поехала, как в сказке, - куда глаза глядят. Матушка, видимо, решила задобрить гостя, на стол собрала, выставила бутылку водки, но тот пить-есть решительно отказался, дверь в горницу прикрыл, чтоб мы с дедом ничего не слышали, и начал с матерью какой-то разговор. Бубнили они долго, чуть ли не до утра, пока отец не пришел.
- В нашем районе красных быков нету! - заключил он и пошел смотреть, жив ли я.
Куда ездила бабушка, неизвестно, однако к восходу поспела, и когда ее увидели в окно, дома сразу же возник радостный переполох: за санями шел бык, привязанный к пряслу.
- Ведет! Ведет быка!
Отец с матушкой выбежали на улицу, а гость, говорят, даже в окно не посмотрел, только покряхтел и начал собираться.
- Ладно, полоротые, сидите и ждите. Сам пойду! - сказал он, когда все вернулись в избу.
- Дак чем этот-то не подходит? - возмутилась и перепугалась бабушка. Ведь ни пятнышка на нем, с рожищами этакими и весь красный! Я же за него, лешака, столь денег отдала!
- А на лбу у него что?
- Дак звездочка на лбу! И то махонькая!
- То-то и оно! - путник зашел в горницу и сунул мне в рот всего один кристалл соли. - Это значит, бычок родился ночью. А надо, чтобы на заре!
Хлопнула дверь, и в избе наступила полная тишина.
Должно быть, родители сели за стол, советоваться. Они всегда так делали, если требовалось обсудить что-либо важное, однако дед проснулся, откашлялся и кликнул бабушку.
- Вы там особенно не суетитесь, - сказал спокойно, без одышки. - Не найти нам быка. Пускай он приведет.
- Он-то, лешак, приведет! - сразу завелась бабушка. - Да ведь Сережку заберет за этого быка! Сказал: ежели сам найду, мальчишку с собой уведу!
- Так и так его уведут. Пускай уж он возьмет.
- Как - уведут!?
- Ну, вырастет, найдется ему девка какая и уведет! - засмеялся дед и ко мне повернулся. - Ты-то как хочешь? Жениться или по свету походить?
- Сам всю жизнь бродяжил! - закипятилась она. - Сколь ты дома-то прожил, лешак? То война, то промысел, то и сказать грех - бабенки гулящие. И не лежи сейчас, дак убежал бы опять куда!
- Да будет тебе! - добродушно отмахнулся дед. - Раз парню судьба такая выходит, ничего не сделаешь...
Бабушка видела, что мы оживаем, и уже ничем жертвовать не хотела.
- Ты что же, внука ему отдашь? Чего он такого сделал, чтоб робенка забирать? Да где это видано?! Вы, должно, сговорились с ним!
Дед завернул таким матом, что бабушка сердито засопела и умолкла - вот это была игра слов! Однако не надолго, скоро опять подсела к деду, спросила примиряюще:
- И на что ему бык-от? Вот заладил, ищи ему быка да и все. Как это он лечить собирается?
- Не наше дело, не лезь, - спокойно посоветовал дед - тоже не хотел ссориться. - Ничего мы не понимаем в этом деле, и понимать нам не надо. Вылечит, и ладно.
- А вы про что с ним три часа кряду разговаривали? - подозрительно спросила бабушка. - Ты его знаешь, что ли?
- Его не знаю, а людей из их племени встречал.
- Это что за племя такое?
- Ну есть такое племя, на нас не похожее. Гои называются.
- Дак чего, нерусский он, что ли?
- Почему нерусский-то? Русские они...
- Что-то я не слыхала про этакое племя...
- Да ты много чего не слыхала и не видала...
- И где они живут?
- Кто их знает? Везде живут, ходят, ездят...
- Значит, цыгане! - определила она. - Я так и думала! То-то гляжу, зыркает!
- Не цыгане они! - дед что-то скрывал и потому терпел, еще не ругался, но был уже на пределе. - Порода такая, гои. Хорошие люди, совестливые, дурного не делают, живут по справедливости. И больше ничего не знаю.
- Знаешь, да сказать не хочешь! - не унималась бабушка. - А то бы три часа сидели шушукались... Тебя от тифа в гражданскую кто вылечил? Тоже эти гои? Уж не от нее ли лешак этот явился? От старухи-то, с которой ты робенка прижил?
Дед даже материться не стал, махнул рукой, отвернулся к стенке и замолчал, а бабушка закусила губу, взяла красного быка со звездочкой в повод и повела назад, откуда взяла.
Тогда я еще не знал, что приключилось с дедом в гражданскую войну, об этом в семье никогда не говорили, и не понимал бабушкиной подозрительности и пытливости, однако с той поры запомнил это слово - гой, и когда сказки читал, где баба-яга спрашивала, мол, гой еси, добрый молодец, то сразу вспоминал этого путника и все понимал. Но однажды на уроке, кажется, во втором классе, кто-то спросил, что это значит, и учительница неожиданно заявила, дескать, это просто игра ничего не означающих слов. Согласиться с таким суждением я не мог, поскольку Гоя видел живьем, а "еси" знал из молитвы, которую слышал каждый день и знал назубок: "Отче наш! Еже еси на Небеси...". Чтоб было понятнее, бабушка переводила для меня молитвы, и это звучало так: "Отец наш! Ты есть на Небе". Потому баба-яга не играла в слова, а конкретно спрашивала - гой есть, добрый молодец, или нет?
Все эти свои знания я и вывалил учительнице. Реакция оказалась непредсказуемой: батю вызвали в школу и стали ругать, что у нас в семье мракобесие и религиозная пропаганда. В общем, он вернулся домой и с помощью ремня объяснил мне, чтоб научился держать язык за зубами и в школе не разбалтывал, чему учат и что говорят в семье.
Но это уже было потом, а сейчас бабушка свела негодного быка, вернулась еще более сердитая и заявила решительно.
- Хоть какие они, эти твои цыгане совестливые, а внука своего не отдам! И не надо нам ихнего быка и лекарства!
- Я говорил, не цыган, он, а гой, - терпеливо напомнил дед.
- Все одно, ко двору близко не подпущу! Пускай идет со своим быком...
- Лучше пусть внук помрет, что ли? - взвинтился он. - Или лежнем на всю жизнь останется? Раз обычай у них такой - на ноги поднимет, пусть забирает. Худого не будет, а может, внук через него в люди выйдет, мир посмотрит.
- Вот, опять свое начал, - забранилась бабушка. - Вечно путаешься с кем попало, всяких цыган в избу пускаешь. А ведь старик уже, три войны прошел...
На сей раз дед запышкал, словно рассерженный медведь и подтянул к себе еловый батожок.