Русинов получил согласие руководства, однако на предложение попутешествовать по родным местам Авега ответил категорическим отказом.
– Обратного пути нет! – отчего-то разволновался он. – Мне определено идти на реку Ганга.
– Кем определено? – доверительно спросил Русинов.
– Роком… Я – Авега! Даже если совсем ослепну – пойду слепой. – Он вытащил расческу и принялся расчесывать свои длинные волосы. – Скоро закроется дорога! И мне снова придется ждать восемь лет, а Валькирия не впустит в свои чертоги, не обнажит передо мной своей прекрасной головы, не покажет чудных волос…
– Кто она – Валькирия? – воспользовавшись печальной паузой, спросил Русинов.
– Валькирия, вот. – Он показал открытку с картиной Васильева «Валькирия над сраженным воином». – Или вот! Посмотри, как она прекрасна! Видишь, светит мечом!
Авега поднес ему другую открытку, где была изображена русоволосая дева (иначе сказать невозможно!) со свечой в заиндевелом зимнем окне. Картина называлась «Ожидание».
– Я уже был изгоем, – вдруг признался Авега. – И больше не хочу. И потому повинуюсь року – пусть уносит вода. Мне сейчас хорошо.
– А если тебя отпустят, ты пойдешь на реку Ганг?
В глазах Авеги не появилось ни надежды, ни проблеска радости. Он снова стал спокоен, как сфинкс.
– Повинуюсь року.
– Но ты можешь пробыть в этих стенах до самой смерти! – взорвался Русинов, чего делать не следовало. – Ты же – Авега! Ты знаешь пути! А это все умрет вместе с тобой, и ты не выполнишь своего предназначения.
Авега неожиданно улыбнулся, по-детски показывая белые молодые зубы.
– Нет лучшей доли для Авеги – умереть в пути! Карна изберет меня, и обнажит голову, и осветит мечом дорогу. Я увижу свет «сокровищ Вар-Вар». Самый чистый и сияющий свет!.. Пусть после смерти, но стану Вещим.
Загоревшиеся глаза вдруг вновь утеряли блеск и стали пронзительно-голубыми, холодными, как прежде.
После этого разговора, естественно, записанного на пленку, Русинова вызвали к руководству закрытым отделением и взяли подписку о неразглашении любых сведений, касающихся Авеги, и как бы временно отстранили от работы, предоставив недельный отгул. Русинов снова засел в библиотеке, пытаясь отыскать хоть какие-то упоминания о «сокровищах ВарВар». Все это можно было отнести к бреду, но стройность и поэтика слов Авеги источали какую-то притягательную силу, захватывали воображение, как хорошая и впервые слышимая музыка. Чем больше он копался в литературе, дающей удивительно скудные знания существования древней арийской цивилизации, тем больше возбуждался интерес. Все авторы, словно сговорившись, не касались этой темы и упоминали как-то вскользь, воровато, с оглядкой. Отечественные источники, за исключением редких и сугубо научных, вообще не давали никакой информации. Все – и современные, и дореволюционные – странным образом замыкались на христианской либо ветхозаветной истории человечества, на Западной и Восточной цивилизациях, упорно обходя все, что связано с Севером и древними арийскими народами. Лишь в одной, тоненькой, как тетрадка, книжке Русинов нашел критическую статью на некую монографию какого-то серба Елачича, называемую «Север как родина человечества». Однако самой монографии, судя по каталогам, ни в одной библиотеке СССР не существовало. Это поразительное недоразумение он попытался прояснить через Кочергину; та лишь грустно улыбнулась в ответ и еще раз предложила ему прийти к ней учиться.
«Сокровища Вар-Вар», случайно упомянутые Авегой, похоже, заинтересовали не только Русинова. Когда он вернулся после отгулов на работу, вдруг узнал, что Авеги в блоке нет, что Госбезопасность забрала своего подопечного и теперь содержит где-то под собственным наблюдением. У Русинова подкатил ком к горлу, на душе стало пусто, и работа в спецотделении, престижная и интересная, неожиданно потеряла всякий смысл. Он не подозревал, что за эти месяцы так сильно привязался к своему пациенту, что он стал не просто человеком, а тем возбудителем сознания, который делал жизнь сверкающей и любопытной для молодого психиатра. В тот же день он написал заявление с просьбой вернуть его в отделение неврозов, однако руководство категорически отказало, и Русинов услышал много лестных слов о себе и своем профессионализме.
– Вы, молодой человек, не представляете, что смогли вытянуть у этой чурки с глазами, – сказал ему заведующий. – Тут у нас такие чины побывали! Наш зверинец теперь в почете у Министерства здравоохранения. Я сейчас готовлю к печати монографию, третьим ее соавтором будете вы!